Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

– Упал? – глазами показав на «фонарь», спросил старшина.

– Так точно, – Плетнёв машинально дотронулся рукой до опухшего глаза.

– Ладно, идите мойтесь, – махнул рукою старшина, – у вас мало времени. После ужина я жду вас у себя в кладовой.

– Коля, кто это тебя так? – спросил Плетнёва один из старослужащих, когда мы вернулись в роту.

– Да вот этот козёл, – показал он в сторону Гусева.

– Сам ты козёл! – огрызнулся тот. – Ты базар свой фильтруй, не то получишь ещё. По твоей милости вляпались мы в это дерьмо. Главное, у него ещё хватает наглости говорить мне: «При чём здесь я?» – передразнил он Плетнёва. – А кто разбудил меня ночью?

– Да вы оба хороши, – сказал спрашивавший Плетнёва солдат, – вас же Батя предупреждал, что второго раза не будет.

– Дуракам закон не писан, – засмеялся старослужащий из другого взвода.

– Ага! Ещё один умник нашёлся! – повернулся к нему Гусев, для которого смех этот был что острый нож в сердце. Оно и понятно: обидно, когда над тобою смеётся солдат одного с тобой года призыва. – Чья бы корова мычала, – чуть не скрипел он зубами от злости. – По тебе, между прочим, тоже «посудомойка» плачет.

Через неделю, на очередном построении роты, Павел вывел из строя «воспитателей».

– Ну что, Гусев, – обратился он к нему, – воспитательский зуд у тебя прошёл или ещё раз повторить курс лечения?

– Я всё понял, товарищ прапорщик, – отвечал тот, и по тому, как он это сказал, было заметно, что гонор его заметно поубавился.

– А ты? – Старшина перевёл взгляд на Плетнёва.

– Не надо мне ничего повторять, – глядя в пол, отвечал напарник Гусева, – что я, рыжий?

Последние его слова утонули в общем хохоте. Вместе со всеми смеялся и старшина: Плетнёв действительно был рыжим.

Можно сказать, нам повезло со старшиной. Он старался дать возможность допустившему нарушение солдату исправиться, ограничившись на первый раз только словесным внушением, но иногда сразу «снимал голову» провинившемуся. Всё зависело от обстоятельств. Он учил нас отвечать за свои слова и поступки, делал всё, чтобы мы, вчерашние мальчишки, как можно быстрее превратились в мужчин. Мужчин, на которых в трудную минуту могла бы положиться Родина. Он лепил наши характеры, всячески укрепляя в нас веру в свои силы, и это помогло нам превзойти самих себя: уже весною по итогам проверки наша рота заняла первое место в части.

Для солдата лишь первый год службы тянется невыносимо долго, иной раз думаешь: «Когда же он кончится?» Но стоит перевалить на второй – и время полетело со скоростью курьерского поезда. Я и оглянуться не успел, как приспела пора ехать в военное училище. Обнялись мы с Павлом на прощание, кто знает, приведётся ли ещё свидеться, но обещали друг другу не теряться и писать, хотя бы изредка. Я и предположить не мог, что судьба сведёт меня с ним снова и мы ещё будем вместе тянуть общую лямку.

– Через сколько же лет вы встретились? – спросил я.

– Через семь. Видно, на небесах так было расписано, чтобы мы вновь встретились. Могу об заклад побиться, что не отгадаете где… в Германии!

Предательство Горбачёва, ликвидация самой крупной, самой мощной группировки в армии, вывод войск и техники и размещение их на родине попросту в открытом поле – всё это будет потом, а тогда… – Он неожиданно посмотрел на часы. – О, заговорились мы, уже второй час ночи. Давайте спать.

Рассказ попутчика меня захватил, и я готов был слушать его до утра, но, увы… Долго лежал я с открытыми глазами, глядя в темноту. Моему соседу по купе тоже не спалось: он ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал. Мало-помалу усталость взяла верх, и я заснул. Под самое утро мне приснилось, что я служу старшиной роты и наша часть в честь какого-то праздника выстроилась на плацу. Из строя вызывают отличившихся офицеров и прапорщиков, и сам министр обороны награждает их орденами и медалями. И вдруг я слышу, как для вручения награды из строя вызывают меня, но почему-то по имени. Стоящий за мною старшина радостно трясёт меня за плечо, я открываю глаза и вижу… моего попутчика, стоящего в проходе с полотенцем в руках.

– Вставайте, Андрей, – говорит он, – а то не успеете умыться: через час Саратов.

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем стремительней менялась погода. Дождь кончился, небо прояснилось, и выглянувшее солнце залило всё вокруг сияющим радостным светом.

– Жаль, что я не услышу продолжения, – сказал я, когда мы закончили укладывать вещи. – Вы замечательно рассказываете. Почему бы вам обо всём этом не написать? Вышла бы хорошая книга.

– Нет уж, увольте. Чтобы писать хорошие книги, нужны как минимум талант и безграничная вера в свой успех, у меня же ни того, ни другого. Да и годы мои не те, чтобы бегать по редакциям. Давать другим советы легко; вот вы бы взяли на себя такой труд?

– Я бы рискнул, – сказал я, не ожидая, что за этими словами может последовать, – но без продолжения у меня вряд ли что получится.

Мой попутчик внимательно посмотрел на меня и, достав из чемодана две небольшие тетрадки, протянул мне.

– Вот вам продолжение. Это мои записи о событиях, что происходили со мною до того, как в Германию приехал Павел, и мой дневник, что я вёл, когда мы служили вместе. Собираясь в Саратов, я взял их, чтобы показать своему другу.

Сердце моё застучало так, что я испугался, что оно выскочит из груди. Не веря своему счастью, я схватил тетради и, опасаясь, что он может передумать, быстро спрятал их в сумку.

– Когда и как я смогу вернуть ваши записи?

– Я вам их дарю. С этой минуты они ваша собственность. Вы говорите, что из всего этого может выйти хорошая книга, дай бог, чтобы у вас это получилось.

Поезд остановился на первом пути. Двигаясь по проходу к выходу, я увидел в окно Вершинина, подходившего к нашему вагону. Чтобы как-то не помешать встрече старых друзей, я на минуту задержался в тамбуре. Я видел, как они обнялись, и Вершинин, подхватив чемодан моего попутчика, повёл его в город.

Они удалились уже довольно далеко, когда Косарев вдруг оглянулся.

– Удачи! – крикнул он и помахал мне рукою.

Часть 2. Предисловие

Я был расстроен. Приступая к записям, я ожидал встретить в них такой же захватывающий рассказ, какой я слышал в поезде, но это было простое изложение фактов. Но самое главное: за всем этим не виден был автор. Он словно растворился в