Играть... в тебя - Мария Зайцева

Словно древний варвар, сразивший всех врагов и забравший в качестве награды красивую рабыню. Или не рабыню, а гетеру. Или дочь какого-нибудь патриция… Или…

Короче говоря, мысли у меня в голове на редкость глупые и вовсе не те, что должны быть в такой ситуации.

Не понимаю, почему я не сопротивляюсь, как вообще позволяю себя трогать после всего, что этот гад сделал…

Но позволяю.

Слабость какая-то наваливается, а еще ощущение его горячих рук на моем голом теле, взволнованного тяжелого дыхания — вызывает мощный эффект дежавю. И прилив… чего-то странного. Верней, не странного, очень-очень знакомого. Родного.

Это словно вернуться после долгого дня, проведенного на морозе, в теплую комнату, где тебя ждут и наливают горячий какао.

Что-то пронзительно-щемящее, до слез, до кома в горле.

— Ты плачешь, Птичка? — Сава тормозит у двери в тренерскую, а затем, подумав, толкает ее ногой, заносит меня внутрь и сажает прямо на стол, потеснив какие-то бумажки.

Тревожно проводит пальцами по щеке.

Они мокрые.

Я, в самом деле, плачу. Почему-то.

Наверно, просто больно…

— Больно? Они больно сделали? — шепчет он, наклоняясь ко мне и взволнованно дыша, — где?

— Тут… — я настолько слаба почему-то, что не могу скрывать. И показываю, где болит.

— Тут? — Сава смотрит на мои пальцы, в которые больно и жестко колотится сердце. А затем аккуратно отводит их в сторону… И целует. Прямо туда.

Прикасается своими горячими губами к холодной коже, и ловит биение моего глупого сердца языком.

Меня в дрожь бросает.

Упираюсь одной ладонью в столешницу, а второй — в грудь Савы, пытаясь оттолкнуть, хоть чуть-чуть воздуха получить. Потому что сейчас мне его не отчаянно недостает!

Но Сава вообще не обращает внимания на мои попытки остановить его. Он сгребает меня обеими руками, лижет грудь прямо над вырезом лифа… А потом накрывает горячим ртом натянувший тонкую ткань острый сосок!

И меня словно молнией прошибает! Остро так! Больно!

И слезы из глаз льются! А пальцы, как-то сами собой, скользят с груди Савы на его затылок. И зарываются в короткие жесткие волосы.

Это… Неправильно! Я отталкивать должна! А я… Выгибаюсь, прижимая его к себе сильнее.

Сава тихо рычит, чуть сильнее прикусывает мою грудь прямо через ткань лифа, а затем, двигается ниже, в голому животу…

Мир кружится бешено и безумно.

И я оказываюсь спиной на столе Вязанки, потерянная, возбужденная и ни черта не понимающая, что происходит в этом мире и в моем сердце.

Да и нет уже никакого мира.

Только он, этот невыносимый, жестокий, безжалостный обманщик, гад и сволочь… Перед которым я не могу устоять.

Должна!

Но не могу.

Он целует, вылизывает меня, словно зверь свою самку, ничего человеческого между нами не остается.

Когда под жестким напором грубых лап трещат мои шорты, я даже не пытаюсь сопротивляться. Просто закрываю глаза. И подаюсь вперед. Всем телом.

Сдаваясь окончательно.

Наверно, я просто слишком слабая.

И все это заслужила…

34. Сава. Забрать свое

Лет пять назад, когда случилась эта херня с Настей и отцом, я обмозговав что-то своим подростковым умишком, спросил у отца, какого, собственно, хрена происходит? Если вы разошлись, зачем ты ее не отпускаешь? Если любишь, какого черта мучаешь?

И отец, внимательно глянув на меня и, видно, сочтя вполне взрослым для объяснений, коротко ответил, что Симоновы никогда не оставляют свое. А Настя была и есть — его. У меня, понятное дело, тут же второй логичный вопрос нарисовался, и я даже рот открыл, чтоб его задать, но отец решил, что с меня воспитательных моментов хватит, и свалил.

Сандр был еще более лаконичным. Сказал, не лезть, и все.

Отличные семейные отношения. Душевные.

Но, в принципе, мне на тот момент объяснений более-менее хватило. Правда, я решил, что со мной этот фокус не пройдет, и ни от одной женщины я не буду зависеть настолько, что сказать, что она — моё. То, что мне надо. То, без чего я не могу жить.

Ну, дурак был, малолетний дебил.

Эти гребаные дни без Оли показали во всей красе, что такое для Симоновых — моё. Все стадии прошел, прямо по учебнику психологии! Не помню точно сколько их, и в какой последовательности, но сто процентов был гнев. Много, очень много гнева. И отрицание. И торг. Все словил, все на себе прочувствовал!

Кроме принятия.

А потому что хрен я такое приму!

Не собираюсь!

Птичка — моя!

МОЯ!

Все.

Точка.

Осознал я это сегодня утром, когда после очередной дикой тусы проснулся у себя в квартире мордой чуть ли не в унитазе. Ладно, не в унитазе. Но критически рядом! Валялся, оказывается, в ванной. Пол теплый, спать было хорошо, хоть и твердо.

Заценив соседство с белым другом, я поднялся кое-как, свел с ним более тесное общение, а затем побрел, цепляясь за стены, по квартире. Богдаху искать с одной, самой серьезной целью: набить ему рожу.

Потому что если привел меня в квартиру, нехуй устраивать спать на полу в ванной. Мне там было одиноко, несмотря на соседство с итальяшкой-унитазом.

Злость во мне бурлила дикая, голова раскалывалась, мозги кипели.

Богдаха обнаружился на кухне. Сидел, скот, жрал пиццу гигантских размеров.

Я посмотрел на это дело…

И подхватил здоровенный кус, сразу же отъел половину от него… И получил практически оргазм от взбесившихся вкусовых рецепторов. И еще сведенного судорогой счастья желудка. Это сколько же я не ел-то?

Ноги подломились, я бухнулся за барную стойку, ухватил второй кусок.

Богдаха смотрел на меня с таким выражением на блудливой роже, что автоматически на кулак напрашивался.

Но жрать хотелось больше, чем драться, и потому я решил, что уродец этот потом свое получит. И вообще… Сандру на него нажалуюсь, блядь. За что бабки получает? Телохранитель же, типа… Хотя, нафига мне телохранитель? Нянька, скорее.

В любом случае, плохой выбор. Много себе позволяет, вот.

Короче, настроение у меня было — говно, мир вокруг — говно, равнодушная рожа Богдахи — отдельное говно.

— Я тут кое-что выяснил про твою девочку, — без прелюдий, сходу, всандалил мне по самые гланды этот придурок, — ее прессуют.

Я до такой степени удивился, что даже забыл, что ем. И поперхнулся, само собой.

Пока кашлял, пока пытался раздышаться, хрипя, словно недельной свежести голодный зомбак, мысли в башке совсем дурные крутились.

Прессуют… Кто, блядь? Это что вообще такое происходит???

Богдаха, кстати, вообще не кинулся