Играть... в тебя - Мария Зайцева

Отворачиваюсь.

Набил.

И мало набил.

Богдаха вмешался, оттащил…

Зато добился своего, возле Ольки теперь никакой придурок не прыгает. А то охуели в край.

— Знаешь, ты похож на детсадовца, Сава, своим поведением. Поговорить с ней не пробовал?

Молчу.

Как же, не пробовал! Еще как пробовал!

Но не получается у нас говорить!

Птичка, после того нашего дурацкого диалога, когда я не выдержал, послал ее, вообще сквозь меня будто смотрит!

И бегает. Да так, что догнать не могу!

Или с толпой все время, а мне подходить не вариант, она не будет слушать, пошлет при всех, не постесняется.

Или просто как-то так исчезает из универа, что я не могу поймать. Понятное дело, что телефон ее на прослушке, я же его дарил, но там ничего такого крамольного вообще. Работа, учеба, чаты учебные… Ее даже в общей болталке нет!

Только все по делу.

Она очень конкретная, моя Птичка. Очень деловая.

И очень злопамятная. Неприступная.

Ходит, не смотрит даже.

А я подыхаю! Чисто физически подыхаю, потому что она не смотрит! Мне надо, чтоб смотрела!

Вот и начал творить всякую херню. Типа, ты так легко от меня, от нас, отказалась? Ну и похуй! Я тоже так могу! И никаких стояний под окнами больше!

И никаких разговоров и беганий!

Я, блядь, Симонов!

Я себя не на помойке отрыл!

В конце концов, ничего такого охуенно плохого я не сделал! Да, пиздел чуть-чуть, не договаривал! Но на то есть причины! А она даже слушать про них не захотела! Значит, не нужен я ей! Значит, такая цена у любви ее!

Лика, вот, моего братишку простила! Такое ему простила, какое не каждая девчонка сможет. И вообще… Они встречаться стали, еще когда он женатым был. Да, на Викусе, что, в принципе, не считается, но кто об этом знал тогда, кроме узкого круга лиц? Для всех, да даже для меня, их женитьба выглядела настоящей!

И Сандр со стороны смотрелся глубоко женатым мужиком.

А Лика — поверила! Поверила ему!

А Настя сколько от отца получила дерьма?

И в последний раз он ведь ее поймал-таки на свадьбе! Я потом ее видел, как из комнаты отца выходила, помятая вся и с губами распухшими. То есть, несмотря на его откровенную косячность, она все же любит его! И хочет с ним быть!

А моя даже просто выслушать не захотела!

Значит, все.

Значит, ошибся я, не моя она.

Эта мысль привычно бьет в голову, и ту сжимает острой, дичайшей болью. Аж в глазах черно.

Спасаюсь кальяном.

Постепенно отпускает, и сквозь дикие протуберанцы боли доносится голос Богдахи, читающего мне нравоучения.

Тоже мне, апостол Петр нашелся. Вот уж кому бы помолчать! За ним грехов, как за кошачьим хвостом — банок! И все гремят!

И вот не мешает же ему это нисколько мозги мне прочищать!

— Женщины любят, когда с ними разговаривают, Сава, словами через рот.

— Ой, завали! — рычу я раздраженно, — ты словами, что ли, Викусю заваливал?

— А ты Викусю с девочкой своей сравниваешь? — Богдаха даже замирает на мгновение, потом щерится язвительно, — знаешь, Сава, правильно она тебя посылает. У тебя мозг вообще в жизни не участвует.

Больше он ничего не успевает сказать, потому что тоже умею в болевой. Один раз проебался, а во второй хорошо идет все.

Богдаха валится на пол и там матерно ворочается, пытаясь подняться, но мне на него уже категорически похуй.

Снова сажусь на свое место и смотрю на танцпол.

Там море ярких фигур. Они двигаются в хаотичном порядке, и это дико похоже на виденную когда-то картину одного известного художника. Про девять кругов ада.

Только мне теперь ясно, что тот художник неправильно себе ад представлял. Он думал, что круги углубляются вниз, а я точно знаю, что они идут наверх. И на самом верху — место для тех, кто проебал свой единственный шанс в жизни.

Мое место.

Наверно, это правильно.

Как там… Найти свое место в жизни — это же важно. Даже если оно дерьмовое.

А то, что мне погано и ядовито все внутри…

Так это кто чего заслужил.

32. Кто чего заслужил

— Оленька-а-а-а!

Ч-черт…

Ускоряюсь, старательно не глядя в сторону окликающего меня Прокопа. Смысла нет, ничего полезного я там не узнаю.

Только очередные обзывательства и грязные намеки.

Какого черта этот придурок так ко мне цепляется, вообще непонятно. Первый раз-то я его отбрила, считай, в интимной атмосфере. Присутствовали только он и два его друга-дегенерата.

Мог бы и забыть…

Но есть люди, а есть “говна”, как говорит дедушка.

Говны обычно очень самолюбивы и ничего не забывают. А, самое главное, что трогать их — себе дороже. Только вонь будет, и ничего больше.

Я вот тронула когда-то по незнанию…

И теперь воняет.

— Стой, блядь!

Меня пытаются догнать, длинноногие придурки, но я быстрее, однозначно. Ускоряюсь, залетаю в универ, проношусь мимо гардероба, решив в этот раз не сдавать куртку. Все равно через одну пару бежать в другой корпус к Вязанке. Тренировка у меня сегодня. Интенсивная.

Черт, как-то многовато в моей жизни стало интенсива.

Учеба, работа, придурок Прокоп с дружками…

И еще один серьезный интенсив. Который не явный, но незримо присутствующий…

Гад такой.

Плюхаюсь на стул рядом с Витьком.

Он печально косится на меня одним глазом, вздыхает. Один глаз, потому что второй заплыл. И с позавчерашнего дня как-то лучше не стал выглядеть. Наоборот, до этого был синий, а теперь на половину физиономии расплывается, и цвета такие нарядные: желто-зеленые, с отливом в синеву и красноту.

Убить мало эту тварь Симонова, честно!

Витьку-то за что?

И, самое главное, какое ему дело?

Сам уже весь универ перетрахал, ни одной девки не пропустил, скот!

В чатике универском про его похождения такие легенды, что у меня давление поднимается и кровь к голове приливает, делая весь мир красным.

И себя бессмысленно убеждать, успокаивать, что это не мое дело уже, что плевать, кого он и куда таскает. Что демон — он демон и есть.

Тварь из преисподней, ей-богу.

Но не могу. Не могу! Больно мне! Так больно, что сил нет даже думать о нем!

Вот и не думаю.

Благо, дел вагонище.

У меня сегодня последний день сессии, надо все закончить, потом к Вязанке, у нее — отчетный какой-то пробег, за который мне поставят автомат на следующей сессии по трем предметам. И потом она поднимет вопрос