Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

VII. Наметим в нескольких словах хотя бы направление, ведущее к этой более обширной связи. Механизм ошибок и случайных действий, поскольку мы познакомились с ним при помощи анализа, в наиболее существенных пунктах обнаруживает совпадение с механизмом образования снов, который я разобрал в моей книге о толковании снов, в главе о «работе сна». Сгущение и компромиссные образования (контаминации) мы находим и здесь и там. Ситуация одна и та же: бессознательные мысли находят себе выражение необычным путем, посредством внешних ассоциаций, в форме модификации других мыслей. Несообразности, нелепости и погрешности содержания наших снов, в силу которых сон едва не исключается из числа продуктов психической работы, образуются тем же путем (хотя и более свободно обращаясь с наличными средствами), что и обычные ошибки нашей повседневной жизни; здесь, как и там, кажущаяся неправильность функционирования разрешается в виде своеобразной интерференции двух или большего числа правильных актов. Из этого совпадения следует важный вывод. Тот своеобразный вид работы, наиболее яркий результат которой мы видим в содержании снов, не должен быть относим всецело на счет сонного состояния психики, раз мы в феномене дефектных действий находим столь обильные доказательства того, что она действует также и наяву. Та же связь не позволяет нам усматривать в глубоком распаде душевной жизни, в болезненном состоянии функций необходимое условие для осуществления этих психических процессов, кажущихся нам ненормальными и странными.

Верное суждение о той странной психической работе, которая порождает и дефектные действия, и сонные видения, возможно лишь тогда, если мы убедимся, что симптомы психоневроза, специально – психические преобразования истерии и навязчивого невроза – повторяют в своем механизме все существенные черты этого вида работы. С этого должны были бы, таким образом, начаться наши дальнейшие исследования. Но рассмотрение дефектных, случайных и симптоматических действий в свете этой последней аналогии представляет для нас еще и особый интерес. Если мы поставим их на одну доску с действиями психоневроза, с невротическими симптомами, то приобретут смысл и основание два весьма распространенных утверждения: что граница между нормальным и ненормальным в области нервозности не прочна и что все мы немного нервозны. Можно независимо от врачебного опыта конструировать различные типы такого рода едва намеченной нервозности, то, что называется formes frustes невроза: случаи, когда симптомов мало или когда они выступают резко или нерезко, когда, таким образом, ослабление сказывается в числе, в интенсивности, в продолжительности болезненных явлений; но, быть может, при этом останется необнаруженным как раз тот тип, который, по-видимому, чаще всего стоит на границе между здоровьем и болезнью. Этот тип, в котором проявлениями болезни служат дефектные и симптоматические действия, отличается именно тем, что симптомы сосредоточиваются в сфере наименее важных психических функций, в то время как все то, что может претендовать на более высокую психическую ценность, протекает свободно. Обратное распределение симптомов, их проявление в наиболее важных индивидуальных и социальных функциях – благодаря чему они оказываются в силах нарушить питание, сексуальные отправления, обычную работу, общение с людьми – свойственно тяжелым случаям невроза и характеризует их лучше, чем, скажем, множественность или интенсивность проявлений болезни. Общее же свойство самых легких и самых тяжелых случаев, присущее также и ошибкам, и случайным действиям, заключается в том, что феномены эти могут быть сведены к действию не вполне подавленного психического материала, который, будучи вытеснен из области сознательного, все же не лишен окончательно способности проявлять себя.

Очерки по психологии сексуальности

Заклятие девственности

Лишь немногие детали сексуальной жизни первобытных народов так неприятно поражают наши чувства, как их оценка девственности, женской непорочности. Признание ее особо ценной просящим руки мужчиной представляется нам столь привычным и само собой разумеющимся, что мы теряемся, когда приходится обосновывать подобное мнение. Ведь требование, чтобы девушка не смела привносить в брак с одним мужчиной воспоминание о половом общении с другим, является не чем иным, как логичным продолжением права на исключительное обладание женщиной, что составляет сущность моногамии, распространением свойственной ей монополии на прошлое.

Позднее нам без труда удастся выделить и подтвердить в наших представлениях о любовной жизни женщины то, что поначалу показалось предрассудком. Первого, кто удовлетворил долгое, с трудом сдерживаемое любовное томление девственницы, преодолев при этом препоны, воздвигнутые в ней средой и воспитанием, она вовлекает в длительную связь, преимущества которой не откроются более никому. На основе этого события у женщины складывается чувство личной зависимости, служащее нерушимой порукой продолжительного обладания ею и делающее ее способной сопротивляться новым впечатлениям и соблазнам со стороны.

Термин «половая зависимость» Крафт-Эбинг[58] ввел в 1892 году для обозначения того факта, что некое лицо может обрести крайнюю степень подчинения и несамостоятельности относительно другого лица, с которым состоит в половой связи. Эта зависимость может порой заходить очень далеко, вплоть до полной утраты самостоятельной воли и до причинения тяжелейшего урона собственным интересам; автор, впрочем, не преминул заметить, что определенная мера такой подчиненности «совершенно необходима, если брачный союз призван быть хоть сколько-то продолжительным». Подобного рода зависимость действительно необходима для поддержания цивилизованного брака и для устранения угрожающих ему полигамных устремлений, и в нашем гражданском обществе этот фактор обычно учитывается.

Из соединения «неординарной степени влюбленности и слабохарактерности», с одной стороны, безграничного эгоизма – с другой, фон Крафт-Эбинг выводит происхождение этой сексуальной зависимости. Однако психоаналитические данные не позволяют ограничиться таким простым вариантом объяснения. Более того, следует признать, что решающим фактором ее возникновения является величина преодоленного сопротивления женщины, а еще кратковременность и неповторимость процесса преодоления этого сопротивления. Сообразно этому, зависимость встречается несравненно чаще и в гораздо более сильной форме у женщины, чем у мужчины; впрочем, в наше время у последнего все же чаще, чем в Античности. В тех случаях, когда мы имели возможность изучать сексуальную зависимость мужчин, она оказывалась результатом преодоления психической импотенции с помощью определенной женщины, к которой исцелившийся мужчина накрепко привязывался. Многие странные бракосочетания и трагический исход некоторых из них – вместе с далекоидущими последствиями – объясняются, видимо, подобным событием.

Относительно упомянутого отношения первобытных народов неправильно считать, что они вовсе не ценят девственность, приводя в доказательство тот факт, что они дозволяют дефлорировать девушек вне брака и до первого супружеского соития. Напротив, видимо, и для них дефлорация – весьма важный акт, но он стал объектом табу, некоего запрета, который правомерно