Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

из нее враждебности к наделенному преимуществом брату: они даже пытаются мочиться стоя в подражание ему, чтобы подчеркнуть свое мнимое равноправие. В уже упомянутом случае неприкрытой агрессии после совокупления против обычно любимого мужа мне удалось установить, что эта стадия имела место перед фазой выбора объекта любви. Лишь позднее либидо маленькой девочки обратилось на отца, и тогда она вместо пениса стала желать ребенка[70].

Меня бы не удивило, если бы в других случаях я обнаружил обратную временну́ю последовательность такого рода чувств и эта часть комплекса кастрации вступала бы в действие лишь после успешного выбора объекта. Но фаза мужественности у девочки, на которой она завидует мальчику из-за пениса, в любом случае наступает раньше в ходе развития и находится ближе к первичному нарциссизму, чем к фазе любви к объекту.

Некоторое время тому назад мне ненароком выпал случай истолковать сновидение новобрачной, которое можно счесть реакцией на утрату ею девственности. Без всякого нажима оно выдало ее желание кастрировать молодого супруга и оставить его пенис себе. Конечно, было допустимо и более невинное толкование: дело вроде бы заключалось в желании продлить и повторить половой акт, однако некоторые детали сновидения выходят за пределы такого смысла, а характер, как и последующее поведение сновидицы, свидетельствовал в пользу его более серьезного понимания. В данном случае за этой завистью из-за пениса обнаруживается обострившаяся враждебность жены к мужу, которую в отношениях полов полностью никогда нельзя исключить и наиболее отчетливые признаки которой представлены в устремлениях и в литературной продукции «эмансипаток». Такую враждебность женщины Ференци доводит – не знаю, первый ли, – в палеобиологической спекуляции вплоть до эпохи образования полов. Первоначально, по его мнению, происходило спаривание равноправных особей, но одна из них превратилась в более сильную и принудила ту, которая послабее, терпеть половое слияние. Ожесточение по поводу такого подчиненного положения сохраняется и во врожденной предрасположенности современной женщины. Считаю, что пользоваться подобными спекуляциями не возбраняется, пока избегают их переоценивать.

После этого перечисления мотивов парадоксальной реакции женщины на дефлорацию, зримо закрепившейся в ее фригидности, позволительно подвести итог: незрелая сексуальность жены разряжается на муже, которого она впервые познала во время полового акта. Но в таком случае заклятие девственности вполне оправданно и мы понимаем смысл его предписания избегать подобных опасностей именно мужчине, который должен прожить с этой женщиной долгую совместную жизнь. На более высоких ступенях культуры оценка этой опасности отступает на второй план по сравнению с обетом подчиняться, а также, пожалуй, и с другими мотивами и соблазнами; девственность рассматривается как благо, от которого мужчина не вправе отказываться. Но анализ расстройств брака показывает, что мотивы, которые призваны побудить женщину к мести за свою дефлорацию, еще не умерли в психике даже цивилизованной женщины. Полагаю, наблюдателю должно броситься в глаза, что в некоторых неожиданно многочисленных случаях жена в первом браке остается фригидной и чувствует себя несчастной, тогда как после его расторжения становится нежной и счастливой женой со вторым своим мужем. Первичная реакция была, так сказать, исчерпана на первом объекте.

Впрочем, запрет на лишение девственности не перестал действовать и в нашей культуре. Душа народа знает о нем, а поэты использовали время от времени его в качестве фабулы. Анценгрубер рассказывает в одной своей комедии, как глуповатый деревенский парень отказывается жениться на предназначенной ему невесте, потому что она «девица из деревни и ему первому в ее жизни придется ее попробовать». Поэтому он согласен, чтобы она вышла замуж за кого-то другого, и готов взять ее в жены как вдовицу потом, когда она перестанет быть опасной. Заголовок пьесы «Яд девственницы» напоминает о том, что укротитель змей прежде позволяет ядовитой змее укусить клочок ткани, чтобы потом без опаски распоряжаться ею[71].

Табу на лишение девственности и часть его мотивации наиболее выразительно изображены в известном драматическом образе – в Юдифи из трагедии Хеббеля «Юдифь и Олоферн». Юдифь – молодая женщина, девственность которой защищает заклятие. В брачную ночь ее муж был парализован загадочным страхом и никогда больше не отваживался касаться ее. «Моя красота – это красота белладонны, – говорит она. – Наслаждение ею несет безумие и смерть». Когда ассирийский полководец осадил ее город, у нее рождается план с помощью своей красоты обольстить и погубить его, используя таким образом патриотический мотив для маскировки сексуального. После дефлорации огромным, похваляющимся своей силой и грубостью мужчиной она черпает в своем негодовании силу отрезать ему голову и тем стать освободительницей своего народа. Отрубание головы хорошо известно нам в качестве символической замены кастрации; сообразно с этим Юдифь – женщина, которая кастрирует мужчину, лишившего ее девственности, как намеревалась и новобрачная в рассказанном мне сновидении. Хеббель вполне осмысленно сексуализировал патриотическую историю из ветхозаветных апокрифов, ибо там после возвращения Юдифь будет гордиться, что не была обесчещена; в тексте Библии отсутствует также какой-либо намек на ее злосчастную первую брачную ночь. Однако вполне возможно, что благодаря своей чуткости поэт уловил более древний мотив, который был вкраплен в ту пристрастную историю, и всего лишь вернул материалу его более ранний смысл.

В ходе превосходного анализа И. Саджер объяснил, как родительский комплекс Хеббеля побудил его к выбору материала и как он пришел к тому, чтобы в борьбе полов принять сторону женщины и суметь вжиться в ее самые сокровенные душевные переживания[72]. Он также дословно приводит обоснование, предложенное самим поэтом для объяснения проведенного им изменения материала, и совершенно справедливо считает его надуманным и предназначенным для оправдания, хотя бы поверхностного, чего-то неосознанного самим поэтом, а по существу, маскировки его. Не буду касаться объяснения Саджера, почему овдовевшая, согласно библейской легенде, Юдифь должна была оставаться девственной вдовой. Оно отсылает к намерению детской фантазии отрицать половое общение родителей и превратить мать в непорочную деву. Я же пойду дальше: после того как поэт подтвердил девственность своей героини, его чуткая фантазия сосредоточилась на враждебной реакции, вызванной поруганием этой девственности.

Итак, мы вправе в заключение сказать: у дефлорации не одно предназначение во благо культуры – надолго приковать жену к мужу; она высвобождает также архаическую реакцию враждебности к мужчине, которая может принимать патологические формы и довольно часто выражается в разнообразных торможениях супружеской любовной жизни, а из-за них второй брак очень часто оказывается удачнее первого. Странная для табу на лишение девственности боязнь, с которой супруг вступает на путь дефлорации, полностью оправдана этой враждебной реакцией.

Интересно, что в качестве анализируемых можно встретить женщин, у которых обе противоположные реакции – подчинения и враждебности – одновременно проявляют себя и сохраняют