Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

что у нас есть все основания усомниться в предполагаемой сексуальной свободе дикарей. Верно, что сексуальность первобытных людей в определенных случаях сокрушает любые препоны, но обычно она опутана запретами, пожалуй, сильнее, чем на более высоких ступенях культуры. Как только мужчина собирается предпринять что-то особенное – путешествие, охоту, военные действия, – он обязан воздерживаться от контактов с женщиной, тем более от половых сношений с ней; в противном случае его силы были бы подорваны и его подстерегала бы неудача. Да и в обычаях повседневной жизни явно проступает стремление к разделению полов. Женщины живут вместе с женщинами, мужчины – с мужчинами; семейная жизнь в нашем смысле слова у многих первобытных народов вряд ли имеет место. Это разъединение заходит иной раз так далеко, что один пол не вправе произносить имена лиц другого пола, а женщины формируют язык с особым запасом слов. Сексуальная потребность может опять и опять, снова и снова прорывать эти разделительные барьеры, но у некоторых племен даже свидания супругов должны происходить вне дома и тайно.

Там, где дикарь установил табу, он страшится некой опасности, и нельзя отрицать, что во всех этих предписаниях избегания проявляет себя боязнь женщины в принципе. Возможно, она основана на том, что та представляется иной, чем мужчина, вечно непонятной и полной таинственности, странной и потому недоброжелательной. Мужчина опасается, что, потратив силы на женщину, заразится ее женственностью и в таком случае окажется беспомощным. Усыпляющее, снимающее напряжение воздействие совокупления может служить оправданием этого опасения, а восприятие влияния, которое женщина оказывает с помощью полового общения на мужчину, почитания которого она тем самым добивается, оправдывает распространенность этого страха. Во всем этом нет ничего, что устарело бы, перестало жить среди нас.

У многих наблюдателей жизни нынешних дикарей сложилось впечатление, что их любовные устремления сравнительно слабы и никогда не достигают интенсивности, которую мы привыкли обнаруживать у цивилизованного человечества. Другие оспаривают такую оценку, но в любом случае перечисленные использования табу свидетельствуют о существовании силы, противящейся любви, поскольку она отвергает женщину как чуждую и враждебную.

В выражениях, которые только чуть-чуть отличаются от терминологии, используемой психоанализом, Кроули поясняет, что каждый индивид обособляется от другого с помощью «taboo of personal isolation» и что мелкие различия при сходстве в главном становятся основанием чувства отчужденности и враждебности между ними. Было бы заманчиво последовать за этой идеей и вывести из этого нарциссизма малых отличий враждебность, которая в любых человеческих отношениях успешно, как мы видим, борется с чувством единения и берет верх над заповедью любви ко всякому человеку. Основываясь на нарциссическом, обильно приправленном пренебрежением, отрицательном отношении мужчины к женщине, психоанализ утверждает, что сумел разгадать его основной смысл с помощью отсылки к комплексу кастрации и его влиянию на суждение о женщинах.

Между тем мы замечаем, что последние рассуждения далеко вывели нас за пределы нашей темы. Всеобъемлющее табу женщины не вносит ясность в особые предписания относительно первого полового акта с девственной партнершей. По его поводу мы предпочитаем придерживаться двух первых объяснений – из боязни крови и боязни первого деяния – и даже о них вынуждены сказать, что они не затрагивают сути обсуждаемой заповеди табу. В ее основе, совершенно очевидно, лежит умысел – именно будущему супругу отказать в чем-то или избавить от чего-то, что неотделимо от первого полового акта, хотя, согласно нашему ранее высказанному замечанию, как раз в связи с ним зарождается особая привязанность женщины к этому единственному мужчине.

На этот раз нам нет нужды обсуждать происхождение и конечный смысл предписаний табу вообще. Я уже сделал это в книге «Тотем и табу», там же отдал должное обусловленности табу изначальной амбивалентностью и обосновал его возникновение из доисторических процессов, приведших к основанию человеческой семьи. В наблюдаемых сегодня применениях табу дикарей уже не удается опознать предвестие этого. Рассчитывая на это, мы слишком легко забываем, что даже самые примитивные народы живут в культуре, которая далеко удалилась от доисторической, а по древности так же стара, как и наша, и, уж во всяком случае, соответствует более поздней, хотя и иной, ступени развития.

Сегодня табу дикарей мы находим включенным в умело сделанную систему, абсолютно сходную с формируемой невротиками в их фобиях, а старые мотивы – замененными новыми, созвучными им. Отказавшись от любых проблем генезиса, мы взамен вернемся к представлению, что дикарь учреждает табу там, где страшится какой-то опасности. Эта опасность, говоря в общем, психической природы, поскольку в данном случае дикаря ничто не побуждает проводить два различения, которые нам представляются совершенно необходимыми. Он не отделяет физическую опасность от психической и реальную от воображаемой. Ведь в его упорно проводимом анимистическом миропонимании любая опасность возникает из вредоносного умысла наделенного, подобно ему, душой существа, независимо от того, угрожает она со стороны природных сил или исходит от других людей и животных. Однако вместе с тем он уже привык собственные внутренние порывы враждебности проецировать во внешний мир, то есть приписывать их объектам, воспринимаемым как неприятные или всего лишь чуждые. Источником таких опасностей признается при этом и женщина, а первый сексуальный акт с ней оценивается как особо серьезная опасность.

Теперь, полагаю, мы получим дополнительные разъяснения по поводу того, что это за повышенная опасность и почему она угрожает именно будущему супругу, если тщательнее исследуем поведение ныне живущих женщин нашей ступени культуры в сходных обстоятельствах. В качестве предварительного результата этого исследования я констатирую: такая опасность в самом деле существует, так что с помощью запрета на мнение девственности дикарь защищается от правильно предугаданной, пусть и психической, опасности.

Мы считаем нормальной реакцией, что женщина после совокупления на вершине блаженства обнимает мужчину, прижимает его к себе, видим в этом выражение ее благодарности и заверение в верности на всю жизнь. Но мы знаем: совсем не обязательно, чтобы первое сношение заканчивалось именно так; очень часто оно вызывает у женщины только разочарование, оставляет ее холодной и неудовлетворенной, и обычно требуется весьма продолжительное время и более частые повторения полового акта, пока в ходе него наступит удовлетворение и для женщины. От этих случаев всего лишь первоначальной и быстро проходящей фригидности непрерывный ряд переходов ведет к прискорбному итогу в виде прочно укоренившейся фригидности, не преодолимой никакими ласковыми ухищрениями мужчины. Полагаю, что последняя еще не была достаточно понята и требует объяснения по возможности с помощью сходных с ней явлений, включая случаи, когда вину за нее нужно возложить на недостаточную потенцию мужчины.

Не хотел бы здесь касаться весьма частых попыток избежать первого полового сношения, потому что они