Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

допускают разные толкования, и в первую очередь их следует воспринимать, хотя и не обязательно, как выражение универсальной женской потребности в самозащите. Вместо этого полагаю, что некоторые патологические случаи проливают свет на загадку женской фригидности. В них жена после первого, более того, после каждого нового полового акта неприкрыто проявляет враждебность к мужу, ругая его, поднимая на него руку или по-настоящему колотя его. В одном особенно характерном случае подобного рода, который мне довелось подвергнуть тщательному анализу, дело обстояло именно так, хотя жена сильно любила мужа, обычно сама настаивала на соитии, и, безусловно, оно доставляло ей большое удовольствие. Полагаю, что эта странная, противоречивая реакция – результат тех же побуждений, которые обычно могут проявить себя только в виде фригидности, то есть способны сдерживать проявления нежности, себя при этом никак не обнаруживая. В случае патологии то, что при гораздо более часто встречающейся фригидности совместно оказывает тормозящее воздействие, расчленено, так сказать, на два компонента совершенно аналогично тому, как нам это очень давно известно на примере так называемой двойственности симптомов невроза навязчивых состояний. Опасность, которую таким путем активизирует дефлорация женщины, состоит, похоже, в навлечении на себя ее враждебности, и именно у будущего супруга есть все основания избегать ее.

Ныне психоанализ дает возможность легко уяснить, какие чувства жены соучаствовали в совершении тех парадоксальных действий, с помощью которых я надеюсь найти объяснение фригидности. Первое совокупление приводит в движение ряд чувств, не подходящих для формирования желательной ориентации на женственность, хотя некоторые из них при последующем половом общении не будут повторяться. В первую очередь тут вспоминается боль, которую девственнице причиняют при дефлорации; более того, существует, видимо, склонность считать это обстоятельство решающим и отказываться от поиска других причин. Однако приписывать такое значение боли некорректно, скорее, на ее место следует поместить оскорбление нарциссизма, возрастающее из-за повреждения органа и находящее рациональное оправдание в осознании понижения сексуальной ценности потерявшей невинность девушки. Впрочем, брачные обычаи дикарей предостерегают и от ее ошибочной переоценки. Нам стало известно, что в некоторых случаях церемониал состоит из двух этапов: после осуществления разрыва плевы (руками или инструментом) следует ритуальное совокупление или псевдосношение с представителями мужа, а это доказывает, что смысл запрещающего предписания заключался не в уклонении от анатомической дефлорации, а в том, чтобы обязательно уберечь супруга от чего-то другого, а не от реакции женщины на болезненную травму.

Еще одной причиной разочарования в первом совокуплении мы считаем то, что, по крайней мере у цивилизованной женщины, при этом могут не совпадать ожидания и исполнение. До сих пор половое общение ассоциировалось более всего с запретом, а потому законное и дозволенное сношение не воспринималось как равное ему. Насколько тесной может стать такая связь, явствует из почти комичного стремления очень многих новобрачных сохранить в тайне возникшие любовные отношения от любых посторонних, более того, даже от родителей, в чем на самом-то деле нет нужды и за что не приходится ожидать упреков. Девушки откровенно говорят, что любовь потеряет для них в цене, если другие узнают о ней. Порой этот мотив может стать доминирующим и вообще препятствовать способности любить в рамках супружества. Женщина вновь обретает восприимчивость к ласкам лишь в границах недозволенной, сохраняемой в тайне связи, когда она твердо знает, что все происходит только по ее собственной, не подверженной влиянию извне воле.

Все же и этот мотив недостаточно основателен; помимо того, будучи зависимым от условий культуры, он утрачивает тесную связь с положением дел у дикарей. Тем важнее следующее, опирающееся на историю развития либидо обстоятельство. Стараниями психоанализа нам стало известно, насколько необходимыми и могущественными являются самые ранние и мощные ориентации либидо. Тут имеются в виду сохранившиеся сексуальные желания детства, в отношении женщин преимущественно фиксация либидо на отце или на замещающем его брате, – желания, которые довольно часто были направлены на что-то отличное от совокупления или включали его только в виде смутно осознаваемой цели. Супруг – это всегда только, так сказать, эрзац-мужчина, никогда не тот, кто по-настоящему желанен; первым правом на склонность женщины любить обладает кто-то другой, в типичных случаях – отец, супруг – в лучшем случае второй. Тут все зависит от того, насколько сильна эта фиксация и сколь прочно она закрепилась, чтобы ради нее женщина отвергла эрзац-мужчину за неспособность удовлетворить ее. Таким образом, фригидность возникает при тех же условиях, что и невроз. Чем сильнее этот психический компонент в сексуальной жизни женщины, тем лучше противится направленность ее либидо шоку первого сексуального акта, тем меньше потрясет ее физическое обладание ею. Фригидность может закрепиться тогда в качестве невротического торможения или послужить почвой для развития других неврозов, и даже умеренное снижение мужской потенции способствует в этом случае ее установлению.

Возможно, обычай дикарей учитывает мотивы более раннего сексуального желания, поскольку поручает дефлорацию старейшине, жрецу, святому человеку, то есть какому-то заместителю отца (см. выше). Мне представляется, что отсюда прямая дорога ведет к многократно осужденному «Jus primae noctis» средневекового сеньора. А. Шторфер[67] отстаивал именно такую точку зрения, кроме того, толковал широко распространенный обычай под названием «брак Товии» (обычай воздержания в первые три ночи) как предоставление привилегии патриарху, подобно К. Г. Юнгу[68] до него. В таком случае если среди псевдозаместителей отца, которым доверена дефлорация, мы найдем и символы богов, то это вполне соответствует нашему предположению. В некоторых областях Индии новобрачная была обязана жертвовать плеву деревянному линге, а, по сообщению святого Августина, в римском брачном церемониале (его времени?) существовал почти такой же, только несколько смягченный обычай, согласно которому молодая женщина должна была садиться на огромный каменный фаллос Приапа[69].

В еще более глубокие слои психики погружает нас другой мотив, который несет, по достоверным сведениям, основную вину за парадоксальную реакцию в отношении мужа и чье влияние, по моему мнению, проявляется, кроме всего прочего, во фригидности жены. В результате первого совокупления активизируются отличные от описанных давние побуждения, которые вообще противятся женской функции и роли.

Из психоанализа многих невротичек нам известно, что в детстве они пережили время, когда завидовали брату из-за наличия у него символа мужественности и по причине его отсутствия (точнее говоря, из-за его малости) чувствовали себя ущербными и обделенными. Мы включаем эту «зависть из-за пениса» в комплекс кастрации. Если под «мужским» понимать еще и желание быть мужественным, то к такому настроению подходит термин «протест мужественности», предложенный А. Адлером, чтобы провозгласить этот фактор носителем невроза вообще. На данной стадии девочки часто не делают тайны из своей зависти и следующей