Традиции & Авангард. №2 (13) 2022 г. - Литературно-художественный журнал

Около получаса я убеждала Глафиру, что «невидимая летающая камера» отправилась по секретному заданию в космос, поэтому можно выходить. Для убедительности я зажгла фонарь из цветного стекла, который Глафира хранила на антресолях.

– Ты веришь, что летающая камера существует? – спросила я.

– Камера реальна, Полина, как ты и я, это колдовство, – ответила Глафира.

– Ты ее сейчас видишь?

– Она существует, она летает.

– Тогда ты должна заметить, что камера улетела. Выходи, пожалуйста.

– Я ее чувствую, она поблизости крутится.

– Нет ее.

– Здесь она.

– Кто ею управляет?

– Нечто по имени Колдовство.

– Камера улетела.

– Камера здесь, камера злая.

– Камера не может быть все время на одном месте.

К тому же я зажгла фонарь! Ты видишь, как переливаются стеклышки?

Глафира, посмотрев на фонарь, улыбнулась:

– Вижу, но она меня все равно преследует.

– Вылезай из ледяной воды, ты замерзнешь.

– Колдовство скоро вернется.

– Больше не вернется.

– Невидимая камера всегда может вернуться.

– Но я не допущу этого.

– Ты спасешь меня?

– Спасу.

– Где сейчас камера?

– Ее больше нет.

– Где сейчас камера?

– У нее другая цель. Вне пространства Земли.

– Где сейчас камера?

– Она улетела в космос.

– Ты клянешься?

– Клянусь.

Это подействовало. Глафира согласилась выйти, снять с себя мокрую одежду, надеть халат и выпить горячего чаю с шоколадом.

Лев Арнольдович, сидя в кухне и услышав, что «злая летающая камера» отправилась на Сириус, хлопнул рюмку коньяка и начал декламировать стихи Маяковского:

– А мы —

не Корнеля с каким-то Расином —

отца, —

предложи на старье меняться, —

мы

и его

обольем керосином

и в улицы пустим —

для иллюминаций.

Заметив вытянувшиеся лица чеченцев, которые робко выглядывали из гостиной, Лев Арнольдович объяснил:

– Вот и дожил я до седин! Моим детям осталось только облить меня керосином и поджечь. Все остальное от них и от женушки своей я уже претерпел. И буду я бежать по улицам и пищать, как обгоревшая крыса…

– Помилуй, Аллах! – ответили на это чеченцы.

Допив бутылку, Лев Арнольдович решил поупражняться в умении наводить порядок. Меня, Глафиру и Христофора он запер в гостиной вместе с чеченцами, захлопнув дверь и перегородив проход стремянкой.

– Всем спать! – громко заявил он.

Макка просилась в уборную. Бесполезно.

– Раньше надо было думать! – сказал захмелевший Лев Арнольдович.

Глафира и Христофор забились в кресло у лоджии. Я забралась на шкаф, остальные, достав из горы белья пледы и подушки, разместились на полу и поломанном диване.

– Хорошо, что папа не добрался до нас, как до Мяо Цзэдуна! – сказала, зевая, Глафира.

– А в чем дело? – спросила я.

– Папа гонялся за кошками по лоджии и перевернул горшки с цветами, – пояснил Христофор.

– Теперь там толстый слой земли вперемешку с растениями, лыжами и мешками… Можно, если сильно захочется, сходить в туалет туда, – подвела итог Глафира.

– Спокойной ночи! – пожелали нам Ибрагим и Сацита.

Как же они ошибались…

Во втором часу ночи явилась Марфа Кондратьевна. За ней, спотыкаясь от усталости, плелись Ульяна и Любомир. Оба ребенка были в памперсах и горько плакали. Аксинья, воспользовавшись возникшей суматохой, решила стянуть с детей памперсы и пожевать вату, пропитанную мочой. Грозно рыча, она принялась осуществлять задуманное, но вмешался отец. Лев Арнольдович насилу отобрал у нее грязные памперсы, а затем, судя по хлопку, стукнул ее ими же по лицу. И, повернувшись к супруге, закричал от негодования:

– Где тебя черти носили, Тюка?!

– Что ты орешь, старый мерин?! Я на митинге была! – Марфа Кондратьевна пошла в атаку: – Тебе что, жить надоело?! Забыл, мужик сибирский, как я тебя в белокаменной пригрела?!

– Я… я… я… – Лев Арнольдович от обиды не мог подобрать слова.

Мы вскочили и приникли к дверям гостиной, пытаясь сквозь тусклые узорчатые стекла рассмотреть происходящее.

– Если начнется драка, разведем их, – решили сыновья Сациты.

Ульяна и Любомир, стоя без штанов посреди прихожей, продолжали хныкать.

– Я договорилась с руководством православного интерната. Монахини приедут и заберут Глафиру. Она не будет крутиться у меня под ногами! Три месяца исправительных работ на огороде с утра до вечера. Плюс пост и молитвы. И она искупит свою вину перед Господом! – кричала правозащитница.

– О нет! Я покончу с собой! – воскликнула Глафира, стоя между мной и Маккой.

– Бежим с нами, – предложила ей Макка.

– Нет! Не отдам дочку в эту преисподнюю, Тюка! – неистово заорал Лев Арнольдович. – Там живут дети алкоголиков и проституток! А взрослые над ними издеваются! – Это православный интернат! Запомни! Никакая это не преисподняя! – Марфа Кондратьевна агрессивно размахивала авоськой у него перед носом.

– Не отдам! Не надейся! Только через мой труп! – отчаянно визжал Лев Арнольдович.

– Что же, выходит, зря я на храм пожертвовала столько денег? – обмякла Марфа Кондратьевна.

– Зря! – отрезал Лев Арнольдович и, отбежав, заперся в своей комнатке, где разгневанная отсутствием возможности жевать памперсы Аксинья с воем переворачивала мебель.

Марфа Кондратьевна ушла в кабинет.

Ульяна и Любомир уселись на пол. Любомир начал играть с остатками разорванного грязного памперса.

– Дети, идите спать! – попросили их чеченцы.

Мы отодвинули лестницу, которая подпирала дверь в гостиную, и Макка помчалась в уборную.

Под утро мне приснилось, будто два демона пытались умыкнуть Глафиру, а я защищала ее и читала молитву из Корана.

– Мы все равно вернемся! – пообещали демоны и растворились в пространстве.

Ранним утром позвонила Антилопа и сказала, что у меня незапланированный выходной – на сегодня няня была им не нужна, а как дальше – она скажет. Умывшись, я отправилась в магазин с твердым намерением купить муки и испечь на всех лепешки. Чеченцы, узнав об этом, одобрительно закивали.

Пока меня не было, Глафира маршировала по квартире. У нее что-то висело изо рта, и, когда чеченцы присмотрелись, поняли, что это тесемка, а на тесемке болтается резиновая акула. На вопросы Глафира не отвечала, фыркала и трусила головой. Как только я пришла и сообщила, что скоро будет еда, Глафира вытащила изо рта тесемку и завопила:

– Полина, милая, готовь! Есть хочу! Есть!

– Мы с голоду пухнем! – Христофор выглянул из-за телефона, где играл в войну.

Сацита и Макка взялись мне помогать, заодно выражая опасение, что в семье правозащитников все безумные.

– Боюсь родить раньше срока! – пожаловалась беременная.

Пока мы были на кухне, Марфа Кондратьевна заперла нас на ключ. Чеченки не на шутку перепугались. Мне пришлось выбираться через кухонное окно и лезть по лоджии в гостиную, чтобы отыскать Льва Арнольдовича. Он потребовал у Марфы Кондратьевны объяснить, что происходит.

Та прикинулась глухонемой.

– Если сейчас же