Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

У Лены сегодня первый боевой выход. Это она так назвала свой приход в госпиталь. Давно хотела. Решилась. Лена ещё робеет. Но уже не очень. Вдох. Выдох. И она ныряет в палату. Из своих опасений, тревог и сомнений — в реальность, которая оказывается проще и понятней.

Вдох. Выдох.

— А, понял, — улыбается боец. — Лена из Омска. Тогда я Сергей из Ярославля.

— А я Ира из Петербурга, — улыбаюсь я.

— А меня Виктор зовут, и я тоже из Петербурга. Мне тоже массаж, — улыбается мне боец с ближайшей койки.

— Виктор — значит «победитель», — комментирую я. — Точно!

Виктор лежит с рукой, привязанной к специальной конструкции — треугольной, зафиксированной на животе: ладонь смотрит в потолок, на ладони — варежка без большого пальца, как шапка для руки. Волонтёры вяжут.

Я сажусь на койку, осматриваю руку. Она была оторвана. То есть совсем. По швам вижу, что в момент ранения болталась, видимо, на сухожилиях. Спасли.

Опускаюсь взглядом ниже. Трусы на липучке. Ранения в ногу нет. В секунду в голове — будто пазл — складывается картина. Руку оторвало год назад, наверное. Или чуть меньше. Сейчас сделали очередную операцию. Взяли кость из таза и вмонтировали в руку. Там, где недоставало. Поправляю трусы — вижу сбоку, на бедре, пластырь после операции.

— Когда операция была?

— Позавчера.

— Сейчас какой план?

— Четыре недели на сращивание, конструкцию снимают, и можно приступать к реабилитации.

— Отлично, — киваю я. — Работаем.

Виктор улыбается, как мальчишка. В вечерних сумерках — уже девять часов, свет выключен — его улыбки, кажется, хватило бы на освещение половины палаты. Лет тридцать, наверное, ему.

— Вить, что хочется в жизни?

— В жизни? — переспрашивает Виктор.

— Ну да. Мы же тут про жизнь собрались, а не про руку. С рукой-то понятно, всё хорошо теперь будет.

— А-а-а-а, — говорит Витя, — понял. Хочу катер тогда.

— На сколько мест?

— Где-то на восемь, думаю.

Я прохожу пальцами вдоль ключицы. Там напряжение, натяжение, швы к руке. Витя лежит расслабленный. Я убираю напряжение. Натяжение. Отрабатываю швы.

— Движок какой?

— Не думал ещё.

— Подумай, — говорю, — пока время есть. Повыбирай. А то купишь катер с движком от «Беларуськи» — замучаешься чинить.

— Принял, — говорит Виктор.

Я расслабляю плечо. Боец лежит с лицом ребёнка, которому пообещали на день рождения подарить катер. И осталось только выбрать цвет сидений в каюте и заправить солярой.

— Гараж есть под катер?

— Будет. У меня это… Командира затрёхсотило через десять дней после меня. Я первый залетел в госпиталь. Потом он. Ему три пальца оторвало. Он купил уже себе катер. И гараж — на Канонерском острове. По его следам пойду.

— Слушай, — говорю я, — а права у тебя есть на управление маломерных катеров?

— Ещё нет, — улыбается Виктор. — Но я знаю, где получить. Командир мне рассказал. Сейчас выпишут на реабилитацию, восстановлюсь и начну всё делать.

— Отлично! Так, надеюсь, и будет.

Так и будет.

— Варежку снимайте, — говорит Витя. — Не бойтесь работать с пальцами. Я все их чувствую. Только они в спастике. Не сгибаются.

— Очень хорошо, что чувствуешь. Давай каждым пальцем дави мне на ладонь. Почувствую их силу.

Пальцы работают. Шевелятся. Но спастика жёсткая. Витя всё понимает по моим движениям:

— Зря я не работал с пальцами эти полгода, да? Надо было расслаблять, массировать как-то, тренировать?

Я киваю. Расслабляю пальцы. Витина ладошка смотрит в потолок. Плоскость ладони — чистая геометрия — находится параллельно плоскости моей груди. Я смотрю на Витю, на ладонь, говорю:

— Слушай, когда ранение было?

— 14 июля, — говорит Витя. — День взятия Бастилии. Только мы это… не Бастилию брали.

— Ну смотри, — говорю я серьёзно. — Снимут тебе твою конструкцию к 20 мая, а дальше — знаешь, что?

— Что? — спрашивает Витя.

Я серьёзна донельзя. Говорю так, будто выношу финальный диагноз. Окончательный.

— Дальше ты снова сможешь сиськи девкам мять!

Витя ржёт.

— Вы не представляете, — говорит, — как я этого жду. Я, когда очнулся после операции и увидел, что мне руку сохранили, в пляс пустился. Я так врачу и сказал: «Спасибо вам! Мне этой рукой ещё стольких баб нужно потискать!»

Мы ржём. Бойцы рядом не отстают.

Только с кровати у окна слышен серьёзный разговор Лены и Саши.

* * *

Саша лежит рядом с Сергеем, и как-то они так выкинули на пальцах, что Лена начала работать с Сашей. Сергей следующий.

— Щекотно!

— Не щекотно, это напряжение.

— Щекотно, говорю!

— А я говорю — дыши. Саша, дыши мне в пальцы, прямо туда, где рука на животе, направляй дыхание!

— Ну я стараюсь. Но здесь мышцы. И щекотно!

— Конечно, мышцы. Ты не думай о них. Просто дыши.

— Вы понимаете, я же КМС по футболу. У меня оттуда все мышцы. Корсет сохранился, хоть я и лежу здесь полгода.

— Понимаю. Вот я и расслабляю живот под твоим мышечным корсетом.

Саша, камээс по футболу, без одной ноги. Вторая в аппарате Илизарова. Бывших камээсов не бывает. Встанет и пойдёт. И побежит. Сомнений нет.

Лена заканчивает с ним и переходит к Сергею.

Сергей шутит. Понятно почему — волнуется. Женские руки. Сумерки. Надо расслабиться. А разучился. Уже через минуту-другую шутки смолкают. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. И ещё один вдох.

В палату заходит на костылях Володя из Орла. На нём белая футболка. Чересчур белая для госпиталя.

— Что ты сегодня такой нарядный? — спрашиваю я. Парни в палате ржут:

— Да он у нас сегодня звезда!

Володя хмурится:

— Ну так… Не совсем звезда. Немножко.

Из дальнего угла палаты доносится голос Сергея:

— К нему сегодня телевидение приезжало. Снимали его, красавчика!

— Да что меня снимать, — краснеет Володя. — Не снимали меня почти. Ногу снимали мою. Мне даже вакуумный отсосник на сегодня сняли. Завтра заново наденут. Репортаж был про то, как врач рискнул и использовал новый метод и новое лекарство. И в итоге всё получилось. И обошлось без ампутации. Вот.

— Думаю, ты хорош был в кадре в этой белой футболке, — улыбаюсь я.

— Да ну! — смущается Володя. — Я с утра футболку надел, а пока меня снимали, я так волновался, что три раза вспотел. Даже неловко было перед корреспондентом.

— Хорошо, что по телику не будет пахнуть от тебя, — говорю я. — Никто не унюхает.

Все ржут.

* * *

— Вить, где затрёхсотило?

Я сижу на койке сзади Виктора. Расслабляю его спину. Сзади отчётливо видно, как теперь крепится рука. Хочется пожать руку хирургам, которые сделали невозможное.

— Под Бахмутом.

— В Рюмке тебе первую помощь оказывали?

— Нет. Тогда ещё Рюмка не работала. Здесь со мной парни лежат, кого