Убийство Кирова. Смертельная тайна сталинской эпохи - Гровер Ферр

Кирилиной или Лено, в котором Николаев однозначно заявляет, что он был «убийцей-одиночкой», и решительно отметает идею о заговоре с целью убийства Кирова, – это допрос от 1 декабря. Как мы показали, этот допрос более, чем проблематичен. У нас нет не одного текста, а, по крайней мере, двух. Складывается впечатление, что первоначальное признание от более раннего числа было в значительной степени подделано. Оно не может быть точным в том виде, в каком оно есть. Поскольку в данном состоянии оно не является подлинным, мы не можем принять его как доказательство чего-либо без серьезных оговорок.

Это не значит, что Николаев никогда не заявлял, что он «убийца-одиночка». Наоборот: мы можем быть гипотетически уверены, что он все-таки делал такое заявление, поскольку впоследствии он однозначно отрекается от него. В «Обвинительном заключении» Николаева и остальных, в документе, который мы изучим позднее, мы читаем следующие заявление:

В показаниях от 13 декабря с. г. Николаев Л. так прямо и говорит:

«…Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный акт, чтобы скрыть участие в нем зиновьевской группы» (с. 19).

Однако в любом случае мы ожидали бы, что Николаев сделает в начале заявление такого рода. Николаева поймали с поличным. Он совершенно не мог отрицать, что убил Кирова. Что он мог отрицать – так это свое участие в заговоре. Действительно, если он на самом деле был членом заговора, мы могли бы ожидать, что он будет отрицать это. Первое правило заговорщической организации – не сообщать властям об остальных членах.

Но что значит проблематичность «первого признания» Николаева для нашего расследования, так это следующее: у нас нет достоверного текста заявления, которое сделал Николаев. Более того, это первое признание было подделано по какой-то причине.

Николаев не планировал сбегать после убийства Кирова. Он планировал покончить жизнь самоубийством сразу же после убийства, и ему это почти удалось. Его связи с зиновьевскими и троцкистскими оппозиционерами, с которыми его позднее должны были бы судить и казнить, несомненно, были бы раскрыты НКВД, когда они захватили его дневники. Однако, по-видимому, эти записки не рассматривают подробно заговор. Если бы Николаеву удалось убить себя, ленинградских зиновьевцев, которые в конечном счете предстали перед судом вместе с ним, несомненно, допросили бы, но не было бы никаких доказательств, чтобы привлечь их. Без письменных документов, которые были найдены при нем или у него дома, с объяснением причины его поступка, его дневники оказались бы единственным документом, имеющимся в распоряжении. В них Николаев описывает свое неудовлетворение собственным положением, хотя туманно и в общих чертах.

По словам его жены Мильды Драуле, Николаев исследовал выдающихся политических убийц прошлого, таких как А. И. Желябова, одного из организаторов убийства царя Александра II в 1881 г. (Л 236, 769 п. 24). Генрих Люшков – хотя и ненадежный свидетель, но он был вовлечен в расследование – подтверждает это в общих чертах, хотя Люшков мог узнать об этом просто от Драуле. Но тот факт, что Николаев действительно исследовал этих личностей, стал бы хорошей версией прикрытия для убийцы. Такая версия очень бы пригодилась, чтобы переключить внимание от любого заговора на теорию «убийцы-одиночки».

Мы можем сделать вывод, что Николаев в самом деле хотел предстать перед общественностью «убийцей-одиночкой», действовавшим по личным мотивам. Это было бы логично, действуй он действительно в одиночку или будучи членом заговора, или и то, и другое вместе. У убийцы-одиночки не было бы никаких мотивов называть кого-либо еще, а заговорщик пожелал бы защитить своих подельников. Конечно, следователи НКВД тоже смогли бы понять это. Следовательно, даже если бы у нас были свидетельства, что Николаев заявлял некоторое время, что он «убийца-одиночка», ни один следователь просто-напросто не счел бы это простой правдой. Лено и Кирилиной тоже не следовало бы поступать так, если они действительно были бы заинтересованы провести честное расследование этого убийства.

Если просто предположить, что Николаев участвовал в заговоре – каким бы был лучший план действий для этого заговора? Лучше всего это было бы убийство, после которого преступники бы скрылись неопознанными. Это продемонстрировало бы силу заговора – его размах, обширность его поддержки. Но, вероятно, другим приемлемым вариантом было бы убийство с самоубийством, какое планировал Николаев. Таким образом, ни убийство и удавшееся самоубийство, ни убийство и первоначальное упорство убийцы в том, что он действовал в одиночку, не было бы убедительным доказательством ни в пользу версии «убийцы-одиночки», ни в пользу версии заговора. Следователи НКВД тоже поняли бы это.

Мы можем предположить, что Николаев не называл оппозиционеров Котолынова, Шатского и других до 4 декабря, так как, кажется, именно тогда в первый раз были упомянуты их имена. Николаев упоминает Котолынова и других в своих дневниках. Как только дневники Николаева были изучены новой группой НКВД, не связанной с Ленинградом, это стало лишь вопросом времени, что Николаева тщательно допросят о его отношениях с ними. Любой следователь счел бы слишком большим совпадением, что Николаев был тесно связан с несколькими из этих выдающихся оппозиционеров, и при этом указанная связь совершенно не имела отношения к убийству партийного лидера Ленинграда, который наказывал этих самых оппозиционеров и заменил их лидера Зиновьева.

Лено заявляет, что именно Сталин велел следователям Ежова «искать убийцу среди зиновьевцев» до 4 декабря, когда имена зиновьевцев впервые появляются в признаниях Николаева (Л 281). В другом месте этого исследования мы покажем, что заявление Лено безосновательно. Однако даже если бы это было правдой, Сталин мог просто узнать, что их имена упоминались в дневнике Николаева. Следовательно, это не означало бы того, чего хочет Лено – что следователи НКВД, следуя строгим инструкциям Сталина через Ежова, каким-то образом вынудили или убедили Николаева ложно обвинить оппозиционеров.

* * *

Ниже мы воспроизводем два текста. Первый – это признание Николаева от 1 декабря согласно Кирилиной. Второй – этого признания согласно Лено.

1. Версия Кирилиной (с. 406–407)

Протокол допроса от 1 декабря 1934 г. арестованного Николаева Леонида Васильевича

Допрос ведет: помощник начальника ОО НКВД по Ленинграду и области Лобов.

Присутствовал на допросе начальник УНКВД по Ленинграду и области Ф. Д. Медведь

Вопрос: Сегодня, 1 декабря, в коридоре Смольного вы стреляли из револьвера в секретаря ЦК ВКП(б) т. Кирова. Скажите, кто вместе с вами является участником в организации этого покушения?

Ответ: Категорически утверждаю, что никаких участников в совершенном мной покушении на т. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один и в мои намерения никогда и никого не посвящал.

Вопрос: С какого времени вы подготавливали это покушение?

Ответ: Фактически мысль об убийстве