Первое ракетное соединение нашей страны - Сергей Леонидович Зубович

тоже как-то отдельно и всем своим видом показывали «бывалость», вели себя более свободно даже слишком шумно. Они в свою очередь присматривались к нам. Все офицеры, в отличие от нас, явились в полевой форме, которая, между прочим, на каждом сидело по – особенному в соответствии, вероятно, с характером хозяина: ушитые в голенищах сапоги, вынутые пружины из фуражек, небрежно надетая портупея…

Отличия, как говорится, били в глаз, но уже буквально несколько дней спустя наши привычки, интересы, заботы, внешний вид уложились в единый для всех процесс службы со всеми, даже очень мелкими её составляющими.

Жилая зона дивизиона – это огороженная поляна перед лесом, на которой находились несколько одноэтажных щитовых казарм, размещавшийся в сохранившемся кирпичном домике штаб дивизиона, грунтовые спортивные площадки, одна солдатская столовая и «удобства», как говорится, во дворе.

В самом лесу располагалась боевая позиция дивизиона, включавшая в себя пусковые площадки, бетонные ангары и подсобные строения. Всё это было обнесено колючей проволокой и усиленно охранялось.

Ждали приезда командования дивизиона: командира, начальника штаба, замполита и его помощника по комсомолу. С интересом строили догадки, с кем же придётся делить все радости и заботы предстоящей, только начинающейся офицерской службы.

Общего построения не было. Командиры батарей назвали фамилии тех из нас, кого именно к ним назначили, и пригласили в ленинские комнаты своих казарм, которые в то время являлись центром сбора и офицеров, и солдат с сержантами. Правда, был ещё один, пожалуй, любимый «центр» – это курилка. Она тоже находилась здесь же, в казарме.

Командир нашей, второй батареи капитан А. Соловьёв, крупный, спортивного вида и энергичный человек уже был к тому моменту времени авторитетным специалистом-ракетчиком. Он сразу вызвал уважительное и серьёзное отношение к себе. Всегда вселял надежду на успех в любом деле, вёл себя строго, но просто и частенько с юмором. Мне комбат понравился с первого знакомства, и это чувство осталось у меня навсегда. Он лично подавал пример ответственного отношения к делу. Я никогда не видел его растерянным, услужливым перед начальством. Он выглядел решительным и уверенным в себе, производя впечатление человека, понимающего, что делает. К сожалению, он не имел высшего образования, но с лихвой пополнял свои знания, как из армейской жизни, так и в ходе обучения на специальных курсах, которые тогда организовывались при военных академиях и высших училищах.

Капитан Соловьёв был настоящим командиром боевой батареи. Я во многом ему благодарен. Расстались мы с ним в 1962 году, когда я отбыл на учёбу в Ленинградскую военно-воздушную академию им. А. Ф. Можайского, которая именно в тот год была передана в РВСН и стала называться Ленинградской военной инженерной Краснознамённой академией.

Несколько слов о командире полка подполковнике Б. М. Спрыскове.

Имея в своём подчинении более сотни офицеров, большое количество сложнейшей техники, решая повседневные проблемы по организации воинской службы, обучения личного состава, вопросы быта и т. п. ему, конечно же, за короткое время невозможно было изучить персонально и досконально всех лейтенантов, прибывших к нему в полк. Однако их общие, основные заботы он знал, и чувствовалось, что он лично решал судьбу каждого офицера полка.

Прямой контакт с Борисом Михайловичем Спрысковым у меня случился уже после нескольких недель службы. Нашему дивизиону объявили учебную тревогу. Прибыли проверяющие из дивизии во главе с её командиром, тогда ещё полковником Холоповым. Спрысков тоже находился в дивизионе. Вопросов было много, особенно по боевой технике расчёта, в котором я был начальником. Речь идёт о главной машине отделения БРК-2.

Здесь ещё раз хочу выразить огромную благодарность преподавателям Тамбовского училища. Они передали нам в кратчайшие сроки (менее года) твёрдые знания по новой для нас ракетной технике, способах её применения и эксплуатации. В присутствии командира полка на этой первой проверке мне поставили оценку «отлично». Так я заработал свой «плюс».

Далее, в целях практической подготовка к постановке полка на боевое дежурство наш дивизион со всей своей техникой бы отправлен на ракетный полигон Капустин Яр, где шла отработка навыков при реальных пусках уже боевых ракет. Это был сложный экзамен. Специально подготовленные, очень опытные офицеры полигона чрезвычайно тщательно проверяли, особенно нас, молодых лейтенантов, по теории, оценивали практические навыки в подготовке ракеты к пуску.

На допуск к боевой работе, как правило, уходило 2–3 месяца (для нашего дивизиона – это январь-март 1960 года). Редко расчёты допускались с «первого захода». Мой расчёт допустили с первой попытки, что стало моим вторым «плюсом».

Всего наш дивизион осуществил три успешных пуска с экспериментальной отработкой способа перенацеливания ракеты наклоном луча системы БРК-2.

За ту работу весь личный состав дивизиона получил благодарность от командования полка.

Поучителен сам переезд дивизиона с техникой по железной дороге. В первый же день нового, 1960 года, т. е. ранним утром первого января нас подняли по тревоге, и весь личный состав дивизиона прибыл в Гвардейск, на его железнодорожный вокзал. Эшелон был готов к погрузке техники, которую размещали и крепили на платформах. Эта процедура заняла целый день.

Был назначен суточный наряд, караул, дежурные по всему эшелону и тепловозу. Начальника состава назначили заранее. Офицеры разместились в купейном вагоне, а солдаты и сержанты – в плацкартных вагонах. Приём пищи производился в вагонах во время движения поезда.

Меня назначили дежурным по тепловозу. С пистолетом и с ТАИ-43 (телефон-вертушка) я должен был находиться в кабине машиниста. Вначале чувствовал неловкость, как бы исполняя роль надсмотрщика за машинистом и его помощником, однако очень скоро все поняли и оценили обстановку, появилось даже чувство уважения друг к другу.

Остановки по пути следования были редкими, непродолжительными и вдали от пассажирских станций: Минск, Тамбов, Саратов. Через трое суток, поздней ночью прибыли в Капустин Яр. Было довольно снежно и холодно, мороз более 20 градусов. Условия, по сравнению с Прибалтикой, отличались кардинально. Там снега практически не бывало, а температура воздуха не опускалась ниже двух-трёх градусов по Цельсию. Мы все лишь в шинелях, хромовых сапогах и без перчаток. Разгрузка в чистом поле на морозе, после чего расстановка техники и организация её охраны, вымотали нас. Ко всему прочему, мы все продрогли, сильно промёрзли ноги и руки.

Командир дивизиона подполковник Лебеденко, бывалый фронтовик, принял решение завтракать в столовой на второй площадке, перед едой прямо-таки приказал всем офицерам выпить по сто граммов спирта. Выпили, поели, с трудом добрались до нар и уснули тяжёлым сном. Спали долго, встали с тяжёлой головой, но никто не простыл и не заболел. Вот она, житейская мудрость фронтовика, всеми нами уважаемого командира нашего дивизиона подполковника Лебеденко. Он был, конечно, намного старше нас, наверное, старше и командира полка. При суровом внешнем виде, надо думать, война его, фронтового артиллериста, таким сделала, характер он имел мягкий. Командиром Лебеденко слыл отменным, но в новую для него технику он не вникал, да и, вообще сторонился её. Как-то однажды попросил меня рассказать ему работу станции системы БРК-2. Слушал внимательно, поблагодарил за рассказ, но думается мне, мало что понял. Затем попросил показать ему ЗИП. Я предложил ему снять с руки дорогие по тем временам наручные часы, т. к. в ЗИПе находится блок с магнетронным передатчиком… Он отмахнулся, дружелюбно послал меня, как обычно любил это делать, подальше и приказал показать ему ЗИП – часы его ходить перестали. Вот так подполковник Лебеденко познал особенности и силу магнетронного блока главной машины системы БРК-2.

Повседневные «будни» после поездки на полигон, впрочем, как и до неё представляли собой следующую круговерть. Тренировки расчётов в составе отделений, караульная служба в дивизионе, дежурства по части дивизиона и в комендатуре города, караульная служба в гарнизоне города, патрулирование по Гвардейску. Кроме этого, имелась ещё недельная караульная служба в с. Краснянское (точка БРК-2 в пятидесяти километрах от Гвардейска). Ну и, конечно же, обычная наша ежедневная служба в дивизионе, вмещавшая в себя занятия с личным составом, парко-хозяйственные дни, командирскую подготовку и т. д., и т. п. Оглядываясь назад, не перестаю удивляться, как мы только и успевали всё это выполнять. А ведь успевали!

На совещаниях, которые проводил лично командир полка, всех офицеров ориентировали на службу с несением боевого дежурства. Морально мы были к этому готовы, но как такое осуществить при отсутствии опыта….

Но наступило время «Ч». 1 октября 1959 года, осенний солнечный день. Объявлена «тревога». Сто процентов офицеров прибыли в расположение дивизиона, где его командир обрисовал обстановку и сообщил, что боевое дежурство начинается. Однако нам было очевидно, что к нему не все и не всё готово, особенно в вопросе