Первое ракетное соединение нашей страны - Сергей Леонидович Зубович

бывшего танкового училища Гудериана. Для техники моего отделения, к тому времени меня уже назначили его начальником, выделили отличное хранилище, которое я с рвением и задором принялся приводить в соответствие с уставным порядком. Здесь тоже имели место ряд интересных моментов. Один, для примера, из них.

Новый зампотех с пристрастием меня контролировал, особо придираясь к тому, что пожарный шит с ящиком для песка не очень-то качественно выкрашен в красный цвет. Я и сам это видел, но на вопрос: «Где взять краску»? – следовал ответ: «Достань»!

Однажды, после очередных препирательств, я зашёл в каптёрку, где властвовал старшина Валейчик, и увидел на полке большую банку чешской прекрасной красной эмали. Без разговоров беру банку и, не обращая внимания на возражения старшины, направляюсь к двери. «Это банка зампотеха», – в качестве последнего аргумента выкрикнул Валейчик, но именно этот возглас утвердил меня в мысли, что зампотех капитан Плыкин приготовил её как раз для меня. Короче, через час пожарный щит, ящик для песка, все топоры и багры, лопаты и вёдра блестели красным глянцем. К самому концу паркового дня подошёл зампотех, всё осмотрел и довольным тоном пророкотал:

– Ну, вот нашёл же краску.

Принимая игривый вид, я встал во фрунт, громко проорав:

– Так точно! Нашёл в каптёрке у Валейчика!

Зампотех как-то невесело прохрипел:

– Как у Валейчика?

Потупив взгляд, я скромно ответствовал:

– В каптёрке, на полке стояла банка красной эмали, я её и взял… Зампотех уже совсем сокрушённо почти прошептал:

– Взял, взял. Ну-ка, покажи банку.

Посмотрев на неё, он как-то обречённо махнул рукой и удалился. Позже я узнал, что банка этой краски Вадимом Плыкиным была с трудом добыта для перекраски его собственного мотоцикла. Что поделать, общественное и служебное, если сие «напрямую» влияло на повышение боеготовности, всегда было выше личного.

Система БРК-2 дорабатывалась в ходе войсковой эксплуатации, а это требовало включения её в настоящий боевой режим. Для технологических и практических целей подобные включения разрешалось проводить в глубине территории страны. Потребовались длинные марши с техникой в Литву, на хутор Редикишке, что под городом Таураге. Получилось так, что первым на марш отправили моё отделение. Никакой опеки, никаких «соплеподтирающих» не было. Я получил задачу, карту, данные для боевой работы, радиосвязи и таблицы переговоров, продовольствие, полевую кухню, а также подвижную радиостанцию с её расчётом, оружие и боеприпасы, сотни других мелочей, подробный инструктаж, и в назначенное время голова, ведомой мной колонны, прошла контрольный пункт. Ответственность запредельная. Очень сложный, многокилометровый марш, точный выход в заданный район, топографическая привязка на местности, боевая работа, жизнь и быт подчинённых людей в зимних условиях – всё это на мне и таких же «зелёных» лейтенантах, что лишь осенью этого года прибыли для дальнейшего прохождения службы из авиатехнических, т. е. не профильных, училищ страны.

Тильзитский мост, зима 1959–1960 годов.

Марш проходил по историческим местам. Например, Неман и границу Литвы колонна пересекла по мосту в городе Советске (бывший Тильзит). Этот мост был сооружён там, где находился плот, на котором договор о мире между Россией и Францией подписали царь Александр I и император Наполеон I – Тильзитский мир, 25 июня 1807 года.

Конечно, предаваться историческим воспоминаниям нам не приходилось. Более того, не проехали мы и часа по территории Литвы, как у одной из наших машин загремела коробка передач. Колонна остановилась, и водитель неисправной машины Пётр Горелов, осмотрев на лютом морозе с ветром мотор, заключил: «Нужен ремонт». Легко сказать, а как сделать-то? Жуткий холод, время клонится к вечеру, справа и слева от дороги стеной стоит лес. Ситуация! Благо, что есть наблюдательные и находчивые люди. Начальник расчёта лейтенант Рудольф Антошкин доложил, что заметил совсем недалеко ответвление от дороги и, кажется, там светится огонёк какого-то домика. В этом было наше спасение: ремонтировались близ дома лесника, приветливого литовца с рыжей бородой и, на удивление, чистыми голубыми глазами. Он позволил солдатам переночевать в сарае, а офицеров пригласил в дом. С интересом наблюдал хозяин подворья, как я наряжал и инструктировал караул. Подойдя ко мне, он спросил:

– Что, лейтенант, опасаешься?

Пришлось отвечать дипломатично:

– Не очень. Просто действую по Уставу караульной службы.

Лесник, направившись к дому, твёрдо заметил:

– Правильно делаешь.

От лесника по телефону мне удалось дозвониться до дежурного одной из наших частей в Таураге, которому сообщил о задержке в пути, о чём он передал телефонограммой командиру моего полка.

На следующий день мы устранили неисправность и продолжили марш. Задание, хоть и с задержкой, удалось выполнить на «отлично».

После этого с лёгкой руки помощника командира полка по радиотехническим системам майора Милки меня, проложившего путь на хутор Редикишке, стали командировать туда со всеми нашими отделениями, отправлявшимися для работ на излучение. Подобные марши продолжались до конца января 1960 года, а в начале февраля наш дивизион принял участие в учениях с выездом в район боевых позиций. Отделения БРК вышли в район дислокации дивизиона, и пока отрабатывались действия боевых расчётов на технической позиции, находились в составе своих батарей.

Размещение личного состава стартовых батарей на тех учениях было в технических палатках (8Ю12) – огромного брезентового сооружения, где для проведения горизонтальных испытаний размещалась ракета 8К51. Палатка развёртывалась (в длину это составляло, примерно, 24 метра). Вдоль неё по земле прокладывалась труба (диаметр около 25 см), по которой пропускался горячий воздух от специального воздухоподогревателя (8Г27). С обеих сторон от трубы настилалась солома и покрывалась брезентом. Таким вот образом устраивалась спальное помещение. Перед отбоем батарея целиком, вместе с офицерами, заводилась в палатку, и люди устраивались на брезентах, справа и слева от трубы. Сапоги снимались, а портянки развешивались на трубе обогрева. Об ароматах в такой спальне я тактично умолчу, но условия для сна были следующими: если лечь ногами к трубе, то через 2–3 часа волосы на голове примерзают к подушке, а если повернуться головой к трубе, то коченеют ноги, поэтому за ночь приходилось, как по команде, менять свою позицию несколько раз. Мужики делали это с кряхтением и нецензурными словечками, но деваться было некуда. Лечь вдоль трубы не представлялось возможным, т. к. на каждого человека отводилось 45–50 см.

Питались на полевой кухне. Офицеры ели после солдат, что приводило к весьма красноречивым пожеланиям в адрес военторга, тыла и других радетелей за воинский быт.

Однако на этом тяготы и лишения не заканчивались. Когда отделения БРК двинулись, согласно плану учений, на боевые точки, располагавшиеся на расстоянии около 40 км от основной позиции, то кухни за ними не пошли (элементарный просчёт тыловиков). Каюсь, на «точке» я разрешил одному из офицеров обменять спирт на мёд, чем был скрашен примитивный стол, да и от простуды тот мёд уберёг многих офицеров и солдат.

Служба же моя параллельно развитию и становлению Ракетных войск продолжалась и, как мне представляется, успешно. Начну с малых радостей, но и они в жизни молодого офицера тоже много значат.

По итогам учений моё отделение среди отделений БРК заняло первое место в полку, и меня наградили ценным подарком – будильником.

В конце зимнего периода боевой подготовки 1961 года мне в качестве тоже подарка от имени командования дивизии вручили собрание сочинений А. Серафимовича, которое и поныне хранится в моей домашней библиотеке. Случилось это на втором слёте отличников нашего соединения. Командир дивизии генерал А. И. Холопов проводил тот слёт не казённо, а с некоторыми отступлениями от установленного годами шаблона. После собрания, где были вручены призы, грамоты и ценные подарки, он устроил общий обед для всех участников слёта с шашлыками, ну а выпивку офицеры организовали сами. После обеда мы фотографировались (общий снимок) с командованием дивизии и полков. Во время этого действа у меня произошёл с командиром дивизии генералом А. И. Холоповым небольшой диалог, которому я тогда не придал никакого значения. Усаживаясь на скамью перед фотографом, генерал вдруг обратил на меня внимание. Поманив меня к себе, он сказал:

– Лейтенант, давай-ка садись рядом. Ты слово держишь, снова твоё отделение отличное.

Тут я, до сих пор не могу понять, почему, осмелел и пробормотал:

– Я-то слово держу, а кое-кто нет.

Командир дивизии, как мне показалось, и ухом не повёл, но уже после фотографирования генерал задержал меня и спросил:

– Кто же слово не держит?

Я выложил ему, что командование полка обещало выделить мне комнату к рождению ребёнка, но «воз и ныне там», а ребёнку скоро будет уже год. Стенания мои Александр Иванович Холопов терпеливо выслушал и сказал:

– Ладно, иди, веселись…

Вот, собственно говоря, и весь диалог.

Вечером в ГДО состоялся вечер-бал