«Время молчания прошло!» Пять веков Реформации в меняющемся мире - Коллектив авторов -- История

вера должна быть деятельной и проявляться в решениях, которые станут их «приношениями правды Господу»[481]. Мотив противостояния врагам истинной веры и ответственности парламентариев за поддержание единства в церкви неизменно звучал в проповедях епископов Сэндиса и Уитгифта.

Интенсивность, с которой истинная протестантская вера утверждалась в проповедях в качестве главного критерия в политике, позволяет говорить о нарастающей конфессионализации парламентской культуры. Благодаря выступлениям с амвона, присутствующие ощущали прикосновение к трансцендентному: переживая события текущей истории с ее острыми религиозными конфликтами и будучи причастны к политике и законотворчеству, они оказывались в собственных глазах орудиями божественного промысла. Эта тема находила продолжение в речах лорда-канцлера королевства — председателя палаты лордов, который, выступая от имени королевы, открывал работу парламента.

Традиционная структура вступительной речи канцлера или лорда-хранителя печати предполагала присутствие трех основных разделов: первый посвящался вопросам веры, второй — проблемам светского управления, третий — насущным финансовым потребностям короны. Неизменное выдвижение на первый план политики в церковной сфере имело самое непосредственное отношение к концептуальному осмыслению оратором всего, чему предстояло происходить в парламенте. Категория «истинной веры» занимала центральное место в той этико-политической системе, с позиций которой ораторы предлагали парламентариям подходить к искусству управления государством в целом и к решению конкретных вопросов, стоявших на повестке дня[482]. Особенно ярко это проявилось в выступлениях лорда-хранителя печати Николаса Бэкона, опытного политика и блестящего оратора, благодаря которому сформировался канон вступительных речей в елизаветинских парламентах. Будучи приверженцем реформированной церкви, он неизменно начинал с того, что вера является краеугольным камнем, на котором зиждется порядок в королевстве. В первом елизаветинском парламенте 1559 г. Бэкон подчеркивал: «Ее Величество … рассчитывает, что в этом собрании прежде всего … будут искать умножения Господней чести и славы как надежного и непоколебимого фундамента, на котором возводится и строится политика любого хорошо устроенного государства; как прямой линии, согласно которой оно должно направляться и управляться; и как главного столпа и опоры, благодаря которой оно постоянно подпирается и поддерживается»[483]. Этот пассаж, превратившийся у Бэкона в клише, будет практически дословно повторен им в 1571 г.[484]

Подобные зачины присутствовали во вступительных речах независимо от реальной повестки сессии и тех законодательных шагов, которые предполагалось предпринять в церковной сфере (хотя чаще всего религиозное устройство, действительно, оказывалось в числе наиболее актуальных проблем). Разумеется, решающим с точки зрения введения протестантской церковной доктрины и дисциплины был парламент 1559 г., восстановивший реформированную Церковь Англии и принявший акты о супрематии и единообразии богослужения. Неслучайно Бэкон назвал законодательную повестку этой сессии «работой во имя Господа»[485]. Но и в дальнейшем депутатов регулярно призывали «в первую очередь обсудить в этом собрании Божье дело», и, если это будет сделано «с верой, искренностью и усердием», все остальное, о чем могут заботиться государственные мужи, неизбежно пойдет хорошо, ибо иначе и быть не может[486].

Уже в первой речи Бэкона в 1559 г. была намечена основная программа елизаветинской церковной политики: депутатам предлагали предпринять шаги, которые привели бы к установлению церкви, «угодной Господу», достаточно умеренной, дабы сохранить единство народа, исповедующего общую доктрину. Им советовали избегать взаимных обвинений, ярлыков и религиозных споров, однако предписывали принять меры к искоренению католических суеверий и идолопоклонства. В контексте данной работы немаловажно, что Бэкон призывал депутатов быть активными и действовать без оглядки на «почести, власти и суверенитет», руководствуясь общественной пользой, а не ожиданием личной выгоды[487].

Абсолютно все авторы вступительных речей трактовали события текущей политической истории Англии в контексте продолжающейся с библейских времен вселенской борьбы Добра и Зла, истинной и ложной церкви. В этом тональность их выступлений, лексика, отсылки к Св. Писанию оказывались чрезвычайно близки стилистике проповедей в Вестминстерском аббатстве. Вера объявлялась основой основ английского государства в правление благочестивой протестантской королевы, а реализация божественных замыслов — задачей, стоящей как перед государыней, так и парламентариями. Таким образом, всё, что предстояло сделать в парламенте, рассматривалось sub specie aeternitatis.

В конце 1580-х гг. риторика мессианства и богоизбранности английского народа и его государыни получила мощный импульс в связи с провалом ряда католических заговоров и победой над Великой Армадой. Лорд-канцлер Кр. Хэттон посвятил свою речь многовековому противостоянию папства и английских королей, многие из которых (Иоанн, Генрих III, Ричард II, Эдуард III и Генрих VIII) сопротивлялись папам, отстаивая свои «древние свободы, авторитет и честь». В этом контексте король Испании, пославший против Англии свою Армаду, был «наемным солдатом» римского «Антихриста». Филиппу II, «ненасытному тирану», противостояли королева-девственница и страна, принимающая неискаженную доктрину истинной и искренней Христовой веры[488].

В том же ключе характеризовал текущую политическую ситуацию в 1593 г. лорд-хранитель Дж. Пакеринг, для которого англо-испанский конфликт был противостоянием с «самыми ярыми врагами Господа», а потому депутаты должны были вдохновляться в своей работе «радением о Господней славе, долгом преданности ее милостивейшему Величеству и любовью к своей матери-родине»[489].

Таким образом, официальные проповеди, а также риторика и профетический тон речей, открывавших сессию, внушали парламентариям уверенность в том, что их первейшая обязанность, важнейшая миссия и христианский долг — творить законы и принимать решения в интересах общественного блага, направленные на поддержание истинной веры, угодные Господу и королеве как главе церкви. Подобная интерпретация функции депутатов регулярно транслировалась «сверху» и была неотъемлемой составляющей дискурса власти.

Уже в 1559–1563 гг. обнаружились определенные издержки такого подхода к публичной миссии парламентариев и расхождения в понимании ими и короной того, как далеко могут заходить депутаты в своей активности. Речь идет о парламентских петициях с призывами к королеве вступить в брак или определить порядок престолонаследия. В глазах депутатов-протестантов эти вопросы были неразрывно связаны с обеспечением безопасности королевства, церкви и «божьего дела». Их настойчивость вызвала первые попытки королевы, считавшей вопрос о наследовании престола своим личным делом, указать депутатам пределы их свободы в обсуждении различных политических проблем. Однако эти противоречия еще не предвещали того размаха, который они приобрели в 1570–1580-х гг.

Парламентская сессия 1571 г. ознаменовалась чрезвычайно высокой активностью «благочестивых депутатов», полагавших, что их долг — указать на многочисленные недостатки церковного и светского управления и призвать королеву к их немедленному исправлению. Очевидно, что эта группа пуритан постаралась скоординировать свои действия еще до начала сессии. Кампания критики в адрес англиканского духовенства была зримым выражением растущего недовольства принципами так называемого «елизаветинского церковного устройства», заложенными в 1559 г.: доктринальной непоследовательностью «39-ти статей», епископальным устройством и сохранением иерархии духовенства, официальным молитвенником (Книгой Общих Молитв), содержавшим, по мнению многих, даже умеренных протестантов, множество пережитков «папизма» и «идолопоклонства» (богатое церковное убранство, священнические облачения, отношение к высокому алтарю как к сакральному