Создатели Красной армии - Владимир Робертович Анищенков

советским руководителям. Составляли списки не они. Это были местные разнарядки на расстрел. Без визирования членов политбюро они не могли быть приведены в исполнение. Из расстрельных списков вычеркивались фамилии людей, которых следовало сохранить или перепроверить правильность попадания в «черную разнарядку». Таким образом был спасен от расстрела генерал Снесарев и многие другие.

Конечно же, эти репрессии, а по-русски говоря, преследования и убийства нанесли огромный вред армии и государству, но не следует их и преувеличивать. Во многом они представляли собой контрмеры против скрытой или открытой борьбы с советской властью. Боевые организации, ставившие своей целью свержение большевиков, реально существовали в эмиграции. Они имели агентурную сеть и внутри СССР. Попробуй разберись, кто действительно непримиримый враг советской власти, а кто пострадал по ложному доносу? А доносов настрочили несколько миллионов.

Внутри России разгромленная Сталиным троцкистская группировка хотя и изменила тактику, но от борьбы за власть не отказалась. Несмотря на массовость «большой чистки», как видно, она не искоренила всех заговорщиков. «Странная» смерть Сталина, возведение на партийный престол одного из организаторов репрессий Хрущева подтверждение тому. Затем последовало развенчание «культа личности». Все грехи «повесили» на Сталина. Как удобно – «сталинские репрессии» – и ни за что не нужно отвечать.

Если это не был заговор, то что?

Свою агентурную сеть имели в СССР иностранные разведки. Они не скупились на вербовку новых агентов. Попросту говоря шпионов.

В последние десятилетия усиленно муссируется мысль, что уничтожение командной верхушки Красной армии привело к разгрому в начале войны. Если приглядеться внимательнее, то становится очевидным, что во время большой чистки пострадали в большей степени герои гражданской войны, а не Первой мировой. Маловероятно, что участие того же Тухачевского изменило бы ход войны в нашу пользу. Поскольку именно его поход на Варшаву закончился самым тяжелым поражением Красной армии и пленением огромного числа красноармейцев.

В 1938 году в стране уже вовсю была развернута клеветническая кампания даже против кристально честных людей из-за боязни быть заподозренным в нелояльности. Доносительство стало повсеместным. Включая Наркомат обороны, Академию Генштаба и военные округа снизу доверху. Продолжалось то, что Ф.Ф. Новицкий назвал особым родом вредительства, «имеющего целью удаление с работы честных и полезных советских работников».

Может быть, это имел в виду президент России Владимир Владимирович Путин: «Все мы хорошо знаем, что хотя 37-й год и считается пиком репрессий, но он был подготовлен предыдущими годами жестокости…».

В те годы страна теряла не просто граждан – «это были люди с собственным мнением, люди, не боявшиеся его высказывать, цвет нации».

Нельзя сказать, что большевики были пай-мальчиками. Среди них тоже были отъявленные сорвиголовы. В смутные времена такие всегда выплывают на поверхность. Но и спрашивать нужно именно с преступников, а не со всех служивших при Советах. Не надо всю Красную армию мазать черной краской и представлять как защитников кровавого режима.

Ни одна революция не обходится без крови. Тем более революционные войны. Сейчас все сваливают на большевиков и заодно на Красную армию. Если по-честному, то жертвы террора надо разделить на все стороны гражданской междоусобицы. Многие банды, к примеру, тоже называли себя «народными и революционными армиями». А их многочисленные жертвы тоже приписывают Советам. «Отколовшаяся от атамана Григорьева банда Зеленого, громя сельсоветы и охотясь за коммунистами, подскакивала на сотнях тачанок к самому Киеву. По следам Зеленого на дорогах находили людей с содранной кожей, иных – посаженными на расщепленный пенек, комитетчиков он жег живыми в амбарах, евреев прибивал гвоздями к воротам, взрезывал животы, зашивал туда кошек. План ликвидации этой банды был разработан с участием Рощина в штабе наркомвоена. Сил было немного. Наркомвоен Украины выехал из Киева на пароходе, чтобы руководить операцией на месте»[87].

Масштабным был и белый террор. Пленные, к которым белогвардейцы всегда относились без пощады, были бывшие офицеры и генералы царской армии. Их службу большевикам белые расценивали как измену. Основатель белого движения генерал Л.Г. Корнилов, выступая перед добровольцами, говорил: «…вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам придется быть безпощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом беру я на себя…».

В ноябре 1918 года Деникин отдал приказ, согласно которому «всех [офицеров], кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд Русской армии – суровый и беспощадный». В своих мемуарах он писал, что «к осени 1918 г. жестокий период гражданской войны “на истребление” был уже изжит. Самочинные расстрелы пленных красноармейцев были исключением и преследовались начальниками»[88].

Белые не признавали за пленных политических комиссаров и членов ВКП(б). Расхожей стала фраза «Перевешаем всех большевичков на фонарях». Колчак говорил управляющему делами своего правительства Георгию Гинсу: «Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время войны Алой и Белой розы, так неминуемо должно быть и у нас, и во всякой гражданской войне»[89].

В неоднократно упоминаемой нами книге Петра Николаевича Краснова приведена следующая картина: «Баронесса Борстен в такие минуты видела что-то, чего другие видеть не могли.

Она подскакала широким галопом к группе комиссаров и круто остановила коня. Караульные ее знали.

– Это что за звери? – спросила она.

– Комиссары, – отвечал высокий худощавый кадет.

– Отчего же они не расстреляны?

– Не могу знать, – хмуро сказал кадет. – Видно, некому.

– Вы слыхали приказ Корнилова. Война идет на истребление. Или они нас, или мы их должны истребить.

– Слыхали, – потупляя глаза, проговорил кадет.

Лицо баронессы озарилось восторгом. Улыбка скривила прекрасные губы. Она медленным, отчетливым движением отстегнула большой тяжелый маузер, висевший у нее на боку, прикрепила его к футляру, обратив в ружье, и бросила поводья лошади.

Комиссары смотрели на нее, и животный ужас выступил на лицах. Но никто не шевельнулся под ее мрачным взглядом. В нем эти слуги интернационала, еще вчера разрезавшие в этом самом селе живот священнику, вытянувшие оттуда кишку, прибившие ее гвоздем к телеграфному столбу и гонявшие и волочившие священника кругом столба до тех пор, пока он не вымотал всех своих кишок и не упал мертвый, – прочли свой приговор. В страшном блеске внезапно сузившегося зрачка они увидали высшую силу.

– Отойдите, господа, – тихо сказала баронесса караульным. – Не мешайте совершиться суду Бога.

На большой площади, в углу которой гомонила толпа пленных солдат-большевиков, в селе, по которому еще там и тут гремели выстрелы, ее слова прозвучали глубоко и четко.

Баронесса медленно, гибким женственным движением приложилась и, не сходя с