Традиции & Авангард № 2 (5) 2020 - Литературно-художественный журнал

Вера. Какие дети?! Я видела этих «детей»! Целый табун половозрелых злющих сучек!.. Их всех стерилизовать надо, чтобы не размножались! (Тихо, сквозь слезы.) И меня вместе с ними…

Вера плачет, Святой отец и Люба глядят то на Веру, то друг на друга, но коснуться Веры не решаются. Через некоторое время она устало отирает слезы и говорит спокойно.

Вера. Хочешь, таскайся сюда, через весь город, учи их уму-разуму. А я ухожу. В Бога я больше не верую. И в миру не выживу. (Усмехнувшись.) Не бойся, я себя убивать не собираюсь. Ежели про ад и рай правда, мы с дочкой не встретимся. Бог меня долгой жизнью накажет, я знаю. Всю жизнь я буду и Любу всем сердцем ненавидеть, и себя за то, что вовремя не оттащила ее от Нади!..

Люба (не своим голосом). Вера Тимофеевна…

Вера. Я тебе более не жена. В монастырь уйду и ждать там смерти буду.

Святой отец. Родная, в монахини от глубокой веры стригутся. Не веровать – так монастырь тюрьмы не лучше.

Вера. Ты сказал: если я убийце служить смогу, то и перед Христом смирюсь.

Святой отец. У всех людей лишь два пути: либо к свету, либо к тьме.

Вера. Тьма выиграла. В схватке за мою душу победил не Бог.

Святой отец. Выходит, и не было Бога в тебе.

Вера (с болью). Да! Во мне его никогда не было! Мне его навязали! Меня им с самого детства мучили! Я мечтала сбежать от Бога в нормальную жизнь! Думала – вырасту, буду жить как хочу. А тут ты нарисовался! И отец меня за тебя замуж отдал. И что хорошего вышло из нашей семьи?! Что ж твой Бог не позаботился о нас?

Вера некоторое время ждет реплики от мужа, но Святой отец молчит. Вера одевается. Стучит в дверь – один длинный, два коротких. Ей открывают, она выходит. Священник и Люба остаются одни.

Люба (наконец придя в себя после потрясения). Бегите же за ней! Ведь она повесится! Или под поезд кинется!

Святой отец. Это не она… Это бесы в ней. Как в тебе были. Это они мою дочь твоими руками убили.

Люба (таращится на свои руки). А теперь их нет? Они из меня ушли?! К ней перешли?!

Люба стучит в дверь своей камеры.

Люба. Эй, вы! Гусыня! Кума! Догоните ее! Не выпускайте! (Святому отцу.) Что же вы сидите?!

Святой отец. Люба. Давай молиться за нее. Это все, что мы можем.

Люба (мечется по камере). Молиться?! Молиться и все? Я не умею! Я наизусть не знаю! Господи, береги мою мать! Не ту, что родила, а эту, новую, Веру Тимофеевну! Чтобы она ничего с собою не сделала! Чтобы не умерла, а если и умрет, ты ее в рай, в рай! Пожалуйста, Боже! Это единственное мое желание! Я все что хочешь для тебя сделаю! Материться перестану! Машек защищать буду, во имя Марии, матери твоей! Пусть меня не любит, пусть не приходит больше, пусть я и вовсе не выйду, но она пусть живет!..

Постепенно свет гаснет.

Сцена 6

Мягко появляется свет. Камера Любы. Окно открыто, через решетку доносится птичье щебетанье. Возможно, зеленая ветка дерева лезет через решетку в камеру Любы. Слышны строевая песня и звук марширующих ног. В камере два-три торсовых манекена, на них платья, блузы. На столе швейная машинка. Люба, семнадцатилетняя девушка, дошивает на машинке изделие. Под глазом Любы синеет-желтеет проходящий синяк. На Любе то самое платье, которое они сшили когда-то с Верой, их первое платье. Лязг засова, входит Вера. Она в летнем платье. Люба застывает за своим шитьем и через несколько мгновений приподнимается навстречу Вере. Обе вроде и хотят обняться, но не решаются. Хотят заговорить, но молчат. Немного смутившись, Вера осматривает (не без гордости) плоды своего обучения. Что-то подправляет на манекене. Люба наблюдает за ней.

Люба. Это гусыня… то есть воспитатель из второго отряда заказала.

Вера проверяет каждую вещь на манекенах и наконец подходит к Любе, смотрит платье на ней.

Люба. Платье помните? Сшили с вами когда-то. Я его теперь надеваю, чтобы день выхода приблизить. Я в этом платье отсюда уйду и больше никогда сюда не вернусь. У меня теперь есть профессия. Я всю колонию обшиваю. Мне и машинку, и иглы, все теперь можно. Перо даже если найдут – слова не скажут. Мне верят, Вера Тимофеевна! Доверяют, представляете? Я даже в кино, бывает, не хожу. Уткнусь тут в очередное платье и сижу до самого отбоя. (Пауза.) Чаю?

Мгновение, и Люба порывисто обнимает Веру, вся прижимается к ней. Через несколько секунд Вера одной рукой приобнимает Любу.

Люба. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает. Эти стихи из первого послания к Коринфянам я более всего люблю! Как же я ждала вас! Долго терпела! Пистис, эльпис, агапэ! Отец уверял, что вы рано или поздно придете! Не можете не прийти!

Вера видит фото дочери на стене. Отстраняется от Любы.

Люба. Вы зря ушли от него. Отец вас любит. Он велел мне молиться за вас и ждать вас. И сказал, что и вы тоже ждете меня. И что я – ваша дочь, и по закону, и по сердцу. Он простил меня за Надю. А вы? (Пауза.) Эти годы, пока вас не было, я, когда шила, будто с вами разговаривала. Мне казалось, что и вы сидите и шьете где-то, и что, если мы обе шьем, мы вместе.

Вера глядит на фото Нади, сминает его, швыряет.

Люба. Порой я представляю, какой могла бы быть Надя. Сейчас ей было бы примерно столько же лет, сколько было мне, когда я сюда попала. Еще я думаю иногда, кем бы она стала: врачом? Актрисой? Хотя отец, наверное, не позволил бы ей быть актрисой. (Пауза.) Я убила человека и отбываю наказание. Отец крестил меня, а значит, Бог взял мои грехи на себя. Я себя пытаюсь простить. Потому что Бог меня простил. Я больше не убью, не украду. Я честно буду жить. Отец сказал, что перемена, которая произошла со мной, – чистое чудо. Милостью Божьей я теперь другой человек,