В тисках тлена - Юрий Борисович Салов

Инстинкт сработал быстрее мысли. Правая рука Игоря, свободная, метнулась не к лицу, а к бедру, где болтался ремень. Он не искал нож. Он схватил то, что было ближе — приклад «Сайги», валявшейся рядом! Не раздумывая, он со всей силы воткнул толстый приклад карабина между челюстей вурдалака, как кляп!

Хруст! Звук ломающихся зубов. Александр взревел от боли и ярости, но челюсти сомкнулись на твердой пластмассе приклада. Он не мог укусить! Но его левая рука, как тиски, сжимала руку Игоря под тесаком, пригвожденную к жернову. А правая… правая рука Александра схватила рычаг, торчащий из механизма жернова. И с нечеловеческой силой дернула его!

Скр-р-р-р-ржжж!

Жернова, застывшие на века, с пронзительным скрежетом и грохотом сдвинулись. Всего на сантиметр. Но этого хватило. Каменные края сомкнулись на предплечье Игоря, все еще придавленном тесаком Александра!

— Ааааааа!

Игорь неистово закричал. Пронзительная боль превзошла все ожидания. Кость хрустнула. Плоть раздавило. Кровь хлынула, смешиваясь с черной жижей укуса Пети и маслянистой пылью жернова. Игорь сжал зубы. Мир сузился до невыносимой боли в руке и лица вурдалака над ним, с заклиненным во рту прикладом «Сайги», из которого сочилась черная слюна.

Александр дернул рычаг еще раз, пытаясь раздавить руку Игоря окончательно. Но в этот миг боль породила невероятный прилив ярости у журналиста. Игорь рванул головой вверх, брызгая кровью и слюной. Его свободная правая рука метнулась за спину, к поясу. Там, чудом уцелев, торчал последний осиновый кол! Тот, что он не успел использовать.

Он выхватил его. Не думая о цели. Не думая о последствиях. Вложив в удар всю боль, весь страх, всю отчаянную надежду на спасение Ларисы и всю ненависть к этому про́клятому месту, он рванул кол снизу вверх, со всей силы, в грудь Александра!

Раздался тупой хруст.

Острие вошло не в сердце. Оно вошло глубоко в грудь, чуть левее центра, под ребра. С тем же ужасающим звуком, как при ударе в гнилое дерево. Черная, густая жижа хлынула фонтаном, облив лицо и руки Игоря, теплая и невыносимо вонючая.

Александр замер. Его рев оборвался на полуслове. Глаза, полные ярости, вдруг остекленели. Он выпустил рычаг жернова и тесак. Рука Игоря, раздробленная, но освобожденная, бессильно упала со скрежещущего камня. Вурдалак покачнулся. Его взгляд скользнул с лица Игоря на торчащий из груди кол, потом в пустоту. Из его рта, все еще забитого прикладом «Сайги», вырвался последний, булькающий выдох.

Потом он рухнул. Не вперед. Назад. С жернова. Его тело ударилось о каменный пол чердака с глухим стуком. Кол торчал из груди, как мрачный памятник. Черная лужа быстро растекалась вокруг него.

Наступила тишина. Звенящая, оглушительная. Скрежет жерновов затих. Игорь лежал на холодном камне, прижав раздробленное предплечье к груди. Боль была вселенской, пульсирующей. Кровь сочилась сквозь пальцы. Дым, пыль, запах гари снизу, крови, черной жижи и смерти висели в воздухе. Он смотрел на тело Александра, на тело Пети в луже жижи, на пепелище, оставленное Татьяной внизу. Все кончено? Или только для них?

Он застонал, пытаясь приподняться. Движение отозвалось адской болью в руке. Его взгляд упал на монету, висевшую на шее. Она была теплой. Теплой от его крови. И в этой теплой тяжести металла была придававшая ему сил надежда. «Как там Лариса?» Ответ висел в мертвой тишине старой мельницы.

Глава 28

Тишина на мельнице наконец наступила. Игорь полулежал, прижимая искалеченную руку к груди. Боль пульсировала бешеными волнами, смешиваясь с тошнотой от запаха черной жижи и собственной крови. Он видел тела: Александра с колом в груди, Петю — маленькую, безжизненную на вид кучку в черной луже. Но знал — в этом мире видимость обманчива. Он сглотнул ком в горле, собрал волю в кулак одной рукой.

С трудом поднявшись, он пошатнулся. Ноги подкашивались. Взгляд упал на «Сайгу», валявшуюся в углу. Приклад был в щербатом рту Александра. Игорь подошел, пнул тело ногой — оно было странно легким, пустым. Он выдернул приклад из оскаленных челюстей. Слюна, черная и густая, тянулась нитями. Отвращение подкатило к горлу.

Он доковылял до Пети. Мальчик лежал на боку. Казалось, мертвый. Но когда Игорь поднял дуло «Сайги», пальцы ребенка дернулись. Слабый, судорожный спазм пробежал по маленькой руке. Глаза не открылись, но веки задрожали. Черная жижа медленно сочилась из двух дыр от картечи в боку.

«Нежить. Он еще здесь». Мысль была холодной и четкой. Лариса. Все ради Ларисы. И чтобы это закончилось.

Игорь вставил очередные два патрона с серебряной картечью в магазин «Сайги». Передернул затвор. Звук металла в мертвой тишине прозвучал как приговор. Он поднял дуло, прицелился в затылок маленькой, дергающейся фигурки. Закрыл глаза на миг. Потом открыл. И нажал на спуск.

Бах!

Выстрел был оглушительным. Голова Пети дернулась, часть затылка исчезла в черном и красном тумане. Тело дернулось в последней судороге и замерло. Окончательно. На этот раз — навсегда. Тишина вернулась, теперь окончательная. Игорь опустил карабин. Рука, частично раздробленная, горела адским огнем. Он чувствовал, как что-то холодное и чужое ползет по венам от укуса.

Он снял ремень с джинсов. Зубами и одной дрожащей рукой обмотал его как мог выше локтя, туго затянул на уцелевшей части предплечья, пытаясь хоть как-то пережать кровотечение и беспощадную боль. Кровь просачивалась сквозь ткань куртки и ремень. Каждый шаг к лестнице отзывался нестерпимой мукой. Он спустился вниз, переступив то, что осталось от Татьяны и уходя от всепроникающей вони. Он наконец выбрался на морозный воздух. Дышать стало сразу легче.

До «Уральца» Сергея он плелся, спотыкаясь, теряя сознание от боли и потери крови, цепляясь одной рукой за деревья, за заборы. Казалось, прошла вечность. Машина стояла там же. Ключи торчали в замке. Он ввалился на водительское место, роняя «Сайгу» на пассажирское. Голова снова закружилась. Он уронил лоб на руль, пытаясь перевести дух. Рука пульсировала, словно в нее вливали раскаленный свинец.

— Заплутал, охотник? — хриплый, как скрип несмазанной двери, голос раздался прямо рядом.

Игорь вздрогнул, резко поднял голову. В пассажирском окне, запотевшем от его дыхания, виднелось лицо. Морщинистое, как высохшая глина, с глазами-щелками, в которых теплился колючий, всевидящий огонек. Пелагея. Колдунья. Она стояла на снегу, завернутая в темный, истрепанный платок. Ее поза была прямой, движения — неожиданно резкими и уверенными, без