Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Звук колокола показался мне говорящим талисманом, который призывал меня к действию и обещал победу. Улегшись на живот и свесившись над решеткой, просунул я свою пику под оконницу, стараясь выломать ее целиком. Через четверть часа цель была достигнута, и неповрежденная решетка оказалась в моих руках. Окно я разбил без всяких затруднений, хотя и поранил до крови левую руку.

С помощью моей пики я вновь забрался на конек крыши и возвратился к тому месту, где оставил своего сотоварища. Он был в яростном отчаянии и осыпал меня самыми последними ругательствами за то, что я так надолго бросил его. Он ждал лишь семи часов, дабы вернуться в тюрьму.

– А обо мне вы подумали?

– Я полагал, что вы свалились с высоты.

– И вместо радости видеть меня встречаете проклятиями?

– Что вы так долго делали?

– Идите за мною, и увидите.

Взяв свои свертки, я направился к слуховому окну и, когда мы приползли туда, рассказал Бальби о сделанных мною розысках, спросив при этом его мнение о том, как лучше всего забраться внутрь чердака. Сие не представляло трудности для одного из двоих, ибо другой мог спустить его на веревке, но непонятно, что оставалось потом делать первому. Поелику мы не знали, сколь велико расстояние от окна до пола, легко было переломать руки и ноги. На это спокойное мое рассуждение, выраженное самым дружественным тоном, сей скот ответствовал: «Спускайте сначала меня, а потом у вас будет время придумать, как быть дальше».

Признаюсь, первым моим побуждением было вонзить в него пику, но благодаря доброму моему гению я удержался и не обратил к нему ни слова упрека. Вместо того достал я из свертка веревку и, подвязав его под мышки, спустил вниз до крыши слухового окна. Потом велел влезть в оное по пояс, а засим спустился туда же и сам. Лежа на слуховом окне и крепко держа веревку, я опустил монаха на пол чердака. Расстояние до него оказалось футов пятьдесят, и было бы безрассудно рисковать, прыгая с такой высоты.

Не зная, на что решиться, и надеясь лишь на вдохновение, я снова вскарабкался до конька крыши и, заметив оттуда место, которое еще не осматривал, направился к нему. Это была площадка возле большого слухового окна, недавно перекрытая новыми свинцовыми листами. Здесь же стоял таз с застывшей штукатуркой и достаточно длинная лестница, по которой можно было бы спуститься мне к своему сотоварищу. Привязав веревку за первую ступень, подтащил я сию неудобную ношу к нашему слуховому окну. Теперь предстояло засунуть внутрь эту двенадцатисаженную махину.

Лестница с одной стороны упиралась в окно, а другой конец на одну треть свисал за карниз. Я пытался затащить ее внутрь, но она входила только по пятую ступеньку, а дальше упиралась в крышу окна изнутри, и никакими силами невозможно было продвинуться дальше. Оставался только один способ: приподнять наружный конец, чтобы лестница соскользнула вниз под собственным весом. Но в таком случае она осталась бы после нас и позволила бы стражникам напасть на наш след.

Поелику помощников у меня не было, решился я сам приподнять конец от карниза и для сего с пикой в руках соскользнул вниз вдоль лестницы. Лежа на животе и упираясь ногами в мраморный карниз, нашел я в себе силы приподнять ее на полфута и толкнуть вперед. При этом она вошла в окно еще на один фут, и, как понятно читателю, тяжесть для меня значительно уменьшилась. Теперь надо было всунуть лестницу еще на два фута, а после сего я смог бы, уже сидя на окне, при помощи веревки окончить все дело. Я встал на колени, с силою уперся в лестницу, но вдруг стал скользить, так что ноги мои оказались за пределами крыши и я повис на локтях.

Ужасное мгновение, заставляющее меня содрогаться и по сей день! Чувство самосохранения помогло мне употребить все силы, дабы сдержать падение, и каким-то чудом я преуспел в этом. Зато лестница от сего злополучного случая продвинулась вперед более чем на три фута и прочно заклинилась. Лежа на карнизе низом живота, закинул я через него правую ногу и утвердил сначала одно колено, а потом другое и оказался, таким образом, вне опасности. Однако то чрезмерное усилие, каковое должен был я приложить для сего, произвело столь болезненную судорогу, что лишился я употребления всех своих членов. Однако же, не теряя головы, выждал я в неподвижности, пока не пройдет сия зловредительная напасть. Ужасные мгновения! Минуты через две, несколько оправившись и обретя дыхание, я осторожно приподнял лестницу и наконец смог поставить ее вдоль крыши слухового окна. Имея достаточно сведений из законов рычага и равновесия, я без труда вдвинул внутрь всю лестницу, и сотоварищ мой принял в свои руки нижний ее конец. Я сбросил на чердак веревки и все наши пожитки и спустился сам, после чего убрал лестницу. Затем мы вместе с монахом приступили к обследованию окружавшего нас темного помещения, которое имело шагов тридцать длины и двадцать ширины.

В одном конце оказалась зарешеченная дверь, что нас испугало, но ручка подалась, и дверь отворилась. За ней был зал, в котором стоял большой стол, а вокруг него табуреты и стулья. Мы нащупали также несколько окон. Отворив одно из них, увидели мы звездное небо, освещавшее лишь пропасти между куполами. Даже на миг нельзя было вообразить, что здесь возможно спуститься вниз. Я не узнал и самого этого места. Мы закрыли окно и возвратились к своим пожиткам. Безмерно утомленный, я повалился на пол и предался охватившему меня сладостному сну, коему не смог бы противиться даже под угрозой смерти.

Проспал я три с половиной часа и едва проснулся лишь от воплей и трясений моего монаха. Он сказал, что уже пробило двенадцать часов[96] и совершенно невообразимо, как можно спать в таких обстоятельствах. Но ничего удивительного: уже два дня, как состояние крайнего возбуждения не давало мне ни взять в рот хотя бы крошку съестного, ни сомкнуть глаз, а приложенные мною почти сверхчеловеческие усилия свалили бы любого. Сон восстановил прежние мои силы. К тому же заметно просветлело и можно было действовать с большей уверенностью и поспешанием.

Оглядевшись вокруг, я воскликнул: «Да ведь это уже не тюрьма, и