Стихи и эссе - Ингер Кристенсен

он светлый

в этом шуршащем

мраке.

Так просто

что свет быстрый

раз этот глаз

отверстие.

Так просто

когда этот замкнутый круговорот

распахивает двери,

проще уж некуда,

как в отдалении —

мимоз

сверкающие

погребальные своды,

мир

так убит

и похоронен

на этом месте

в свете,

свет

что неподвижен

так просто

в апреле,

в апреле боли,

когда мимоза

смотрит на меня

как моя мать

когда я родилась.

И пока я рисую

и помещаю на карте

целые континенты

между родом людским

и горем,

революция вращается

на своём крюке

и чувство

что никогда не показывается,

на мгновение оказывается

снаружи

самого себя

и освещено

в умершем,

безутешном,

зримом,

и у молчания

повсюду есть двери.

•••

Безутешно

различима

как усердие

и дела,

женщины

долгая

память,

ласка

и поцелуи —

тоже язык

но другого рода,

собственный язык

знаков.

Вот так

каждую ночь, когда мы спим,

как хлеб,

который к истине

ближе всего,

вот так

каждый день, пока мы сияем,

как грубые и нетронутые

простыни,

тиражируется мир

в мире

тиражирования,

вещей

отважная

благодать.

Хлеб который съедается

и будучи съеден

становится заботой.

Сон которым спят

и будучи выспан становится нежным

поскольку звено разрывается.

Примерно

как изменение

погоды,

счастливая

глупая риторика,

а всякая

революция

происходит в тишине.

••••

Торжественное

ясное

бурное

неистовство

и крошки от него

подлежащие

такому же исчезновению

в смерти

как моё удивление

в языке.

Это опустошение

которое должно пожирать

опустошённый

мир

в самом себе снова,

пока как еда

стоит нетронутой

вроде как в специальной

лечебнице,

для галочки.

Вот так я мечтала

о смертном сне

который ночь за ночью

приближается к месту

всегда

одному и тому же,

скорлупа

хрупкого поцелуя,

трескается,

и граница

расширяется

до той, что всегда

была,

водопад

образов,

и вправду,

дом

благодаря многим,

что живут и про-являют

и разделяют его,

он совершенно на виду

у удивлённого мира.

•••••

Языком, который

не что иное,

как небо,

а не молот,

судорожно зажатый

в кулаках,

только стихотворение,

которое свободно

разворачивает

будущее

как парашют

из шёлка и тишины,

веер

переключаемого освещения,

страстное

посылаемое звёздами

упорное

равнодушие

обвитое

вокруг души,

пока мы идём

по-своему

вразвалочку

вокруг солнца.

И вот мы у дома.

VII

•••••

Мы всё делаем

превосходно.

Мы купаемся,

наводим порядок,

смахиваем

паутину,

а когда дождь

прекращается,

выходим

на террасу

и прислушиваемся

к реке.

По дороге

идёт женщина

мимо,

и прямо там,

слева

от всходов

лука,

сидит

птица

на камне.

И весь вечер

под светом

звёзд

изучаем

карту,

твоя рука

в моей,

и тела

в доме.

••••

Накрываю на стол

на следующее утро

с подветренной стороны.

Там, где каменный лев

разлёгся.

Оттираю фундамент

водой

из плещущей

чаши.

Прибираюсь

в самом дальнем

подвале

и кладу фрукты

на место,

перебираю,

навожу порядок.

В обеденный перерыв

звук

ребёнка,

плачущего

в соседском саду.

За обедом

автобус,

который наконец

останавливается

поодаль.

Стриж

кружит

в воздухе

над домом,

и звук

вечного

водопада

нарастает, спадает

в чаше,

которую ты рисуешь,

так выглядит

букет, который вносят в дом.

•

Поднимаю фрукт

из горы фруктов

в подвале.

Разрезаю напополам посредине,

и мы едим его.

Оставляю гранат

на своём столе.

Вырезаю игрушки

из фиолетовой бумаги

и наматываю нить

на катушку,

та, которой ты играл,

была путаницей

паутины

между кроватью

и столом.

Иду

на ближайшую

детскую площадку.

Там, где в последнее время

была собака,

что играла в футбол

лучше,

чем мальчики

даже.

Ночью

твоё задыхающееся

дыхание,

звук

в крошечных

пожитках

разбросанных вокруг,

звук

меня самой

и моей одежды,

пока я пишу стихотворение

на обратной стороне рисунка,

который изображает нечто,

чего мне не видно.

••

Распахиваю двери,

прохладно,

апрель,

иду за молоком,

варю яйца

и ищу

в газете

дату,

прогноз погоды

всё незнакомые,

в похоронных объявлениях,

имена.

Земля

совершенно белая

от солнца

и взмывает вверх

от легчайшего движения.

И я рассказываю

тебе снова

об анемонах.

О том, как

мы лежим в анемонах,

как дети.

А ты уже

и не припомнишь:

то, что ты

на самом деле помнишь,

это вправду

те самые анемоны?

И мы говорим о

сосне

посреди сада.

Может быть, помнит она

ветер.

Может быть, помнит она

звук.

Где-то

между

сосной,

ветром

и огнём.

•••

На улице

с деньгами,