Инкуб - Rugiens_Ursus

Со всем тщанием она старалась быть лучшей хозяйкой и опорой для своего мужа. Вчера из-за огромного списка дел её милый Эллиан, утонув в кипах пергаментов, уснул прямо в кабинете, уронив голову на стол, и до сих пор спит на кровати, тихо посапывая. Время не щадит и никого: по молодости он мог не спать неделями, сохраняя остроту ума, а ныне постарел внешне куда сильнее неё. Кожа его давно огрубела от ветров и солнца, щербатые морщины изрезали лицо глубокими бороздами, и даже его милые глаза, некогда яркие, как весеннее небо, потеряли несколько тонов цвета, став бледнее и задумчивее.

Не став будить, она просто оставила горячий завтрак на столике — тарелку с дымящимся супом и ломоть хлеба, прикрытый салфеткой, — и аккуратно написала пожелание приятного дня на клочке бумаги, оставив его рядом. Через пару часов начинается занятие для деревенских детей. Эту малую ношу она взяла на себя, чтобы взрослым было спокойнее на своей работе за малышей, ведь они под крылом самого сильного из домов их деревни — дома, чьи корни уходят глубоко в землю и в историю.

— …Герои нашего народа рождаются раз в тысячу лет. Они — избранники наших древних богов, сочетают лучшие свои качества в самых экстремальных ситуациях. Каждый из них приносил полмиллениума спокойствия и благоденствия. Возможно, даже один из вас, дети, такой герой, ведь последний из них появился за более чем сотню лет до моего рождения.

— Тётя Мириэль, скажите, пожалуйста, а чем они отличны? — раздался тонкий голосок из толпы.

— В преданиях сказано, что такой герой имеет глаза, отличные от других, золотую душу и силу воли, что сокрушает скалы. Прошлая неспокойная душа имела цвет лазурных очей, и он известен тем, что окончил войну у врат мира далеко на севере от наших краёв. После он вернулся с человеческим героем и привнёс многое из культуры в наш быт. Даже эти огромные деревья, что служат нам домами, — последнее изобретение этого великого из нашего рода.

— Тётя Мириэль, а как его звали?

— Эндарион Кровавый.

— Но ведь он злодей! — воскликнула одна из девочек, округлив глаза.

— Мы не вправе судить таких, как они, ибо ноша их куда тяжелее, и не знаем мы и десятой части пути, что они прошли. Я точно знаю, так как видела его воочию, что не злодей он, хотя и запутался под закат своей жизни изрядно. Его взгляд… он был глубоким, как бездна, но не злым.

— А за что его прозвали Кровавым? — не удержал любопытство мальчик, теребя край своего плаща.

— В последней из битв он уничтожил каждого, не разбирая пола, возраста и расы, пролил кровь тысяч человек и эльфов, что встали между ним и его славой. Правда, ему это не простили и убили в одной из следующих интриг. Но после него осталось многое, и многие голоса говорили, что это было самой большой ошибкой того периода.

Так Мириэль рассказывала сказания, что читала и видела самолично, её голос мягко лился, словно ручей, оживляя древние образы перед глазами детей.

На перерыве она вышла во дворик. Птички щебетали, переливаясь звонкими нотами, дерево отбрасывало прохладную тень на часть поляны, а где-то в стороне какая-то парочка чуть ли не в открытую предавалась страсти, сплетясь в объятиях.

— Эх… Молодёжь… — как-то немного по-старчески протянула Мириэль, качнув головой. — Не дело, особенно если дети увидят, хотя из сада не видно.

Мириэль тихо подкралась, хотя нет, она просто подошла неспешным шагом — эта парочка не слышала и не видела ничего вокруг, поглощённая друг другом.

Парень ласкал и целовался с женщиной, его руки скользили по её спине и груди. Всех жителей Мириэль знала по именам, и сейчас перед ней сидели в беспамятстве Гэлион и Ариэль, чьи лица раскраснелись от пыла страсти.

— О боги! Остановить разврат! — командным тоном, от которого дрогнули листья, сказала жена старосты.

— Ой… — хором выдали оба, отпрянув друг от друга, словно пойманные дети.

— Я всё понимаю: весной запахло, оттепель, кровь бурлит, но могли бы вы это делать там, где вас не смогут даже теоретически увидеть дети?

— Да… Эм, простите, леди Мириэль. Я действительно как-то забылась, — Ариэль смущённо поправила волосы.

Гэлион же молча подхватил Ариэль на руки, и они бесследно испарились, оставив лишь лёгкое колебание воздуха.

Мириэль недовольно покачала головой, скрестив руки на груди.

— Ну нельзя же так. Кто вам не даёт делать это дома?

Но парочка уже смылась под невидимостью, и ответа она не дождалась.

Закончив преподавание, Мириэль отправилась в храм. Не сказать, что она истово верила в старых богов, но это её успокаивало, да и к Алинаэль поболтать можно заскочить — давно она не сидела за чашечкой чая и сплетнями с подругой. Правда, Алинаэль сплетни лишь слушала и никогда не поддерживала, сохраняя сдержанность жрицы. Тяжёлый долг она на себя взяла. За сотни лет между индивидами копится огромное количество противоречий, и если их не распутывать, то их общество просто распадётся, но такая работа никак не может быть лёгкой. Какие-то несколько лет ей осталось, и смена ей уже подготавливается. В следующие несколько лет ей дадут ученицу, которая возьмёт на себя её обязательства, а она сама станет лишь советником и учителем, передав опыт. После же она, скорее всего, станет ещё одной храмовой жрицей, а там — муж, дети, в общем, всё, как она давно хотела.

— Хм… Неужели Фаэлин и Илинтриэль… — пробубнила Мириэль себе под нос, заметив мельком две знакомые фигуры у входа в храм. — Да… Они… Но ведь они к богам с непередаваемым холодом относятся… Хм… Ладно, кто их знает, вопрос божеств — дело сугубо интимное.

Мириэль дошла до корней храма, где массивные стволы обвивали каменные стены, и оказалось, что Алинаэль полностью свободна.

Правда, в её подруге кое-что поменялось… Одежда стала вызывающей, хотя и в рамках приличия: длинное платье с разрезом, открывающим изящную ногу, а обычный красный, что она так любила, стал иметь фиолетовые, розовые и пурпурные отливы. Да и макияж стал слегка ярче — подведённые глаза сияли, как звёзды. Сама она стала женственнее, движения — плавнее, а улыбка — теплее.

— О, дорогая, вижу, ты лучишься желанием жить, — заметила Мириэль, присаживаясь напротив.

— Кхем… Да… Просто работы в последнее время почти нет, оттого так легко живётся, —