Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

графства Джерачи и Голисано, принадлежавшие семье Вентимилья, и графство Модика, принадлежавшее их соперникам из клана Кьяромонте. Менее важными были графства Гарсилиато, пожалованное в 1301 году Риккардо Пассането, и Мальта и Гоцо, перешедшие в 1298 году от Гульельмо ди Мальта к его жене Кларе, а затем к их дочери Лючине. Когда Люучина вышла замуж за сеньора Монкадо, графство стало единственным, контролируемым каталонцами[329]. Графство Гарсилиато состояло из группы фьефов в Валь-ди-Ното, простиравшихся на восток от Маццарино, через Палагонию в сторону Лентини. Хорошие сельскохозяйственные угодья графства приносили практически весь доход за счет зерновых. Графство Модика, напротив, было гораздо обширнее. В его состав входили города Шикли, Модика, Рагуза, Монтероссо и Комизо, а также все земли между ними в Валь-ди-Ното. Эта область, как и расположенный рядом апанаж королевы (camera reginale), была одним из самых быстрорастущих регионов королевства и излюбленным местом для поселения иммигрантов с запада острова. Кьяромонте занимались сельским хозяйством и торговлей, собирали ренту, держали мельницы и получали административные доходы от многочисленного населения, над которым они имели юрисдикцию. Они также приобрели влияние в Палермо, когда старое графство Какамо, расположенное к югу от Термини в Валь-ди-Мазара, перешло к ним по браку с наследницей угасшей семьей Префольо, в результате чего, королевским указом Какамо было включено в состав графства Модика[330]. И наконец, графство Джерачи в долине Демоне, центр владений семьи Вентимилья, походило на изолированное горное баронство. Расположенное высоко в горах Мадоние, оно состояло из родовых фьефов с укрепленными замками в Джерачи и Кастельбуоно. Из них графы контролировали местные города Петралия-Сопрана и Петралия-Соттана, Полицци, Голисано и Изнелло. Влияние семейства Вентимилья простиралось до оживленной гавани Чефалу, где оно вело активную торговлю зерном, вином, текстилем, шкурами и солониной.

Помимо изменения состава тех, кто владел землями, полученными от короны, Федериго также изменил условия, на которых эти земли находились в собственности. Большинство его коронационных клятв были такого же типа, как и большинство подобных прокламаций, то есть, по сути, они представляли собой подтверждение давно устоявшихся обычаев в сочетании с торжественным обещанием признавать и поддерживать установленные привилегии. Конечно, король не преминул осудить наиболее вопиющие злоупотребления баронов за последние несколько лет, такие как незаконное взимание с крестьян произвольно введенных налогов, платы за фураж, выпас скота, перевозку товаров на рынки[331], поборы с рыночных торговцев, заставлявшие их продавать только товары с ферм и полей магнатов[332] или кражи скота[333]. Но эти меры, какими бы важными они ни были, оказали гораздо меньшее влияние на землевладельцев, чем необычный королевский компромисс — закон Volentes.

Это закон заслуживает пристального внимания[334]. Его толкования разнятся, но его ключевое значение очевидно: феодальная монополия на землю, установленная и так ревностно сохранявшаяся с XII века, была отменена. Отныне фьефы могли быть отчуждены. "Поскольку Мы желаем, чтобы графы, бароны и дворяне [королевства], владеющие графствами, баронствами и фьефами от Нашей курии, могли извлекать из этих [земель] более значительную прибыль… и на время освобождаться от растущих расходов, не нарушая Наших королевских прав [установленных прежними законами, запрещающими отчуждение фьефов]… Мы постановляем, что любой граф, барон или дворянин, владеющий целым или частичным фьефом, может заложить, продать, подарить, обменять, отдать или завещать его или такую его часть, какую пожелает… любому лицу равного или большего социального положения (за исключением всех церковников и клириков) — и может делать это без особого разрешения или распоряжения королевского двора. Однако десятая часть продажной цены должна быть уплачена в наш фиск. Кроме того, Наше Королевское Величество сохраняет за собой право первыми купить этого фьефа, причем по оговоренной цене".

Последующие пункты закона утверждали необходимость для нового владельца фьефа приносить вассальную присягу короне, нести обычные феодальные повинности за владение землей и признавать все существующие на нее королевские права[335]. Освобождая таким образом фьефы, король признавал не только свою зависимость от доброй воли вассалов, которых он испомещал или вновь утверждал на земле, но и тот нелегкий факт, что эта добрая воля будет недолгой, если не предоставить им средств для адаптации к изменившимся экономическим условиям, как это делали городские коммуны в рамках своих ярмарок и налоговых привилегий.

Королевские намерения были похвальны и, вероятно, несколько более ограничены, чем последовавший за этим драматический обмен землями[336]. Тот факт, что Федериго "на время" намеревался облегчить долговое бремя, говорит о том, что он, возможно, рассчитывал на временную меру, на одноразовое побуждение к инвестициям. Если это было так, то его надежды быстро развеялись. Двор понимал, что ему необходимо предпринять какие-то действия, чтобы оживить сельскохозяйственный сектор и предоставить землевладельцам более широкий доступ к рынкам сбыта, хотя бы для того, чтобы избежать зависти к городским ярмаркам и налоговым привилегиям. В целом такой подход казался оптимальным. Несмотря на то что в законе Volentes акцент делался на отчуждении целых фьефов, он, позволяя их разделение, открывал возможности для мелких покупок, аренды и бартерных сделок с фермами и виноградниками по всему королевству. Без этой уступки было бы невозможно осуществить обширное переселение землевладельцев в послевоенное врем, поскольку правительство вряд ли смогло бы заставить большинство баронов отказаться от захваченных ими земель, не предоставив им возможности возместить свои потери. Многие были рады освободить захваченные территории в обмен на возможность сосредоточить свои владения в одном регионе за счет покупок и обмена земель. Настойчивое требование правительства ограничить отчуждения лицам равного или более высокого статуса вскоре на практике ослабло перед лицом постоянной необходимости дополнительно испоместить кого-то на землю. В результате земли, которые номинально были феодальными, все чаще переходили в руки городской знати, зажиточных купцов и правительственных чиновников[337]. Таким образом, вопреки некоторым мнениям, закон следует рассматривать прежде всего как акт экономической стратегии, а не как социальную инженерию или политическое вознаграждение высокопоставленных и могущественных лиц[338].

Законе Volentes, безусловно, привел к новым инвестициям, на которые был рассчитан, и непосредственно способствовал концентрации заселения земель. Так, например, когда Франческо Вентимилья предложил Алафранко ди Сен-Базиле обменять его casalis в Петтинео, в Валь-Демоне, на свой собственный более крупный casalis в Баррафранке, в Валь-ди-Ното, поскольку Петтинео находился рядом с другими владениями Франческо в горах Мадоние. Обмен также был выгоден и Алафранко, поскольку дал ему еще одно земельное владение рядом с его собственным родовым фьефом за Лентини[339]. Возможность направлять средства в населенные районы делала сельское хозяйство более рентабельным и позволяла многим сеньорам доминировать на местных рынках. Разумеется, им по-прежнему требовалась рабочая сила на земле. Тенденция к формированию латифундий была уже хорошо заметна, и переселение на баронские земли лишь подстегнуло этот процесс. Оно создавало организованную, эффективную структуру, обеспечивало определенную степень социальной сплоченности и давало крестьянам определенную защиту в жестокие времена в виде укрепленных замков или домов. Это привлекало достаточно рабочих рук, чтобы поддерживать функционирование расширенных, хотя и изолированных фьефов. Так, например, Кьяромонте привлекли новых крестьян в Фавару и