Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

за дело независимости. В связи с этим королевский двор настаивал на упорядочении договоров о землевладении и точном учете доходов, владений, границ и обязанностей. "Ради блага королевства, сохранения мира и торжества справедливости, — писал король, — следует начать тщательно продуманный пересмотр всех феодальных владений и земель… и поэтому Мы постановляем, что все баронства и земли фьефов должны быть инвентаризированы MRC, чтобы случае войны владельцы фьефов были более готовы и быстро пришли на помощь короне"[351]. По-видимому, он имел в виду тот вид регистрации договоров о владении, который был предпринят в 1230-х годах при Фридрихе II. Есть несколько отдельных упоминаний о центральном архиве, так что вполне вероятно, что такие реестры действительно составлялись[352]. Само по себе это не является выдающимся достижением, но более значительным, однако, был очевидный успех в убеждении баронов — этих непримиримых людей, "не знающих законов", — признать авторитет письменных хартий в качестве окончательного определения спорных прав и обязанностей. Безоговорочное применение силы во время войны с удивительной быстротой уступило место настойчивому обращению к писанному праву, после нее. Так, Маргарита ди Скордиа в 1305 году поставила под сомнение характер ее налоговых обязательств в связи с владением casalis близ Лентини и обратилась в суд предоставив свои личные архивы "утверждая, что только необходимость заставила ее представить вышеупомянутую привилегию Королевскому Величеству… чтобы обеспечить все свои права в отношении этого casalis… и поскольку она опасается, что при передаче и представлении [в королевский архив] своих привилегий ее может постигнуть какое-либо зло, она просит, чтобы они были отредактированы в публичном издании"[353]. Ей еще больше не повезло в ноябре 1315 года, когда неспособность отыскать оригинал хартии или ее зарегистрированную копию привела к потере всех прав на виноградники, поля, таверну, несколько замков и кладбище близ Катании, которые она также считала своими[354]. Такое поведение явно свидетельствует о отказе с готовностью прибегать к силовому решению вопроса, как это делал до 1302 года Энрико ди Вентимилья, когда отстаивал свое право на casalis, захваченный у епископа Агридженто, только на том основании, что он нуждался в нем больше, чем епископ. Но даже Вентимилья в конце концов одумался. Настаивая на своем праве на лесные угодья в Каронии, которые были конфискованы у него во время царствования Анжуйской династии, но не имея возможности представить какие-либо документы в свое оправдание, Энрико согласился, чтобы этот вопрос был решен в результате дознания "у старых и честных людей региона" королевским секретарем и magister procurator Бальдовино ди Сант-Анджело[355].

После того как порядок владения недвижимостью был в некоторой степени восстановлен или, по крайней мере, этот вопрос оказался в центре внимания, попытки обуздать беззаконие и обеспечить соблюдение феодального права продолжились. Быстро развивающаяся концентрация фьефов в руках крупных баронских семей сильно беспокоила королевский двор, но с этим мало что можно было сделать, пока это приносило новые инвестиции в землю и выплату политических долгов. Мелкие бароны доставляли больше хлопот, поскольку их разрозненные владения делали их более уязвимыми перед экономическим спадом и, следовательно, повышали вероятность мятежей. Лучшее, что мог сделать двор, — это внимательно следить за соблюдением королевских прав, влиять на потенциально опасные брачные союзы или препятствовать им, а также следить за соблюдением законов в отношении бездетных или лишенных наследства вассалов, надеясь в конечном итоге вернуть контроль над фьефами и передать их дворянам, более лояльным к короне или имеющим более прочное экономическое положение[356]. Все эти действия свидетельствуют о том, что двор осознавал сохраняющуюся экономическую неустойчивость внутренних районов острова. Можно было предпринимать попытки более эффективной организации землевладения, инвестировать в новые культуры и стада, обуздать политические волнения и создать центральный реестр владений, прав и обязанностей, но пока экономика Средиземноморья в целом продолжала приходить в упадок, а сельское население, как следствие, покидало деревни перебираясь в прибрежные города, опасность нависала над всей внутренней территорией Сицилии[357].

Потенциальная опасность превратилась в реальную во время кризиса 1311–1313 годов. Неурожаи не были редкостью для средневековой Сицилии, но в этот раз все было намного хуже, потому что повторяющиеся неурожаи не только привели к истощению всех запасов, но и подорвали капитал, доступный для других инвестиций. Землевладельцам, которые предоставляли арендаторам обычные кредиты (деньги, скот, семена и инструменты), требовалась хоть какая-то отдача. Большинство могло пережить один неурожайный год, но терпеть три года подряд без компенсации было слишком тяжело, особенно когда голод совпадал с новыми требованиями, предъявляемыми к королевству союзом с императором и Афинским герцогством. Будь то результат плохой погоды, невезения или пренебрежения условиями хранения и распределения, нехватка зерна обрушилась на королевство именно в тот момент, когда его потребности были наиболее велики, что привело всю экономику в упадок[358]. Усугубило ситуацию и то, что убежище, предоставленное в 1314 году францисканцам-спиритуалам, бежавшим с материка, сделало Сицилию изгоем как раз в тот момент, когда она начала оправляться от неурожаев. Первые жалобы на проблемы появились уже в июне 1311 года, а к июлю того же года ряд землевладельцев, которые не могли покрыть свои расходы, или отказывались служить в кампании короля на полуострове, в то время как их владения дома терпели крах, или затевали мятеж[359]. В течение года другие бароны — как правило, те, кто владел меньшими по размеру фьефами или разрозненными участками, — впервые начали продавать свои земли за наличные купцам из городов домена[360]. Последовал новый виток насилия в сельской местности, дворяне снова стали захватывать земли, необходимые им для выживания, и даже спор из-за одной коровы мог привести к убийству[361]. Один дворянин, чей захват земель был осужден местным судом, ворвался "вооруженный луком и мечом" в зал где находились чиновники, схватил за горло бальи и заявил о своих правах, как он их понимал, утверждая, что он имеет право на все, что ему необходимо для выживания. "По какому праву вы решили, что эти земли мне не принадлежат? Я ни за что их не отдам… Я не дурак, как те другие [бароны], которые приходят сюда и [просто] подают жалобы!"[362] Невозможно не заметить презрения, которое испытывали такие люди к новому порядку вещей, когда этот порядок переставал действовать.

Отсутствие нотариальных реестров или других подробных записей не позволяет оценить масштабы экономического ущерба, причиненного неурожаем и вызванным им насилием. Однако существует множество косвенных улик[363]. К лету 1311 года самые важные сторонники короля, как в городах, так и в сельской местности, стали требовать от него все больших привилегий. Например, епископ Чефалу неожиданно потребовал, чтобы его церковь освободили от необходимости платить все местные габеллы и ассизы в муниципалитет[364]. В феодальных владениях появились новые вакансии, которые король поспешил заполнить; предположительно, они возникли в результате отказа некоторых дворян от фьефов или конфискации их короной после того, как их владелец поднял мятеж