Дочь короля - Обри Давид-Шапи

поддерживать с итальянскими государями дружеские отношения, необходимые для реализации королевских амбиций в Италии, как во время царствования Карла VIII, так и Людовика XII. Эта политика увенчалась успехом, поскольку миланский и феррарский дворы стали сторонниками французов.

Женские и мужские связи очень тесно переплетались, и пара Клара и Жильбер, идеально вписывалась в цели супругов Бурбонских, служа королю и их дому. Когда Жильбер, будучи вице-королем Неаполя, в 1496 году умер, его дети, естественно, оказались под опекой короля Франции но, прежде всего, его сестры, несмотря на то, что их мать находилась в Мантуе. Письма, отправленные Франческо Гонзага после смерти Жильбера, свидетельствуют об интересе Пьера и Анны к Кларе и её детям: "Мой дорогой кузен, монсеньер король, напишет вам и моей вышеупомянутой кузине, он намерен проявить себя хорошим опекуном по отношению к ней и позаботиться о её детях, наших племянниках и племянницах, как о своих собственных"[287]. Судьба Клары Гонзага не была безразличен королю Франции и его сестре.

Принцессу Анну судьба Клары интересовала и по политическим причинам, поэтому она просила вернуть её во Францию. Хотя герцог Миланский отказал Кларе в проезде через его владения, именно Бурбоны выступили в качестве посредников[288] и уладили это дело благодаря "любви и привязанности" к ним Сфорца[289]. Сам камергер герцога Бурбонского входил в состав эскорта, посланного за вдовствующей графиней Бурбон-Монпансье. Из Лиона, куда она прибыла в апреле 1497 года, Клара сопровождала Карла VIII в Мулен, где обсуждались матримониальные дела. Планировалось выдать принцессу замуж за миланского герцога Лодовико Сфорца, овдовевшего после смерти Беатриче д'Эсте, умершей при родах, ещё совсем молодой. Анна также помогла заключить брак между Луизой Бурбон-Монпансье и Андре IV де Шовиньи, виконтом Броссе. В 1510 году Изабелла д'Эсте в почтительном письме к Анне обратилась с просьбой разрешить выплатить 500 экю в качестве приданого своей племяннице Виржинии Гонзага, брак которой устроила Клара.

Как мы уже видели, смерть Карла VIII в 1498 году не означала, что его сестра Анна отошла от дипломатических дел. Напротив, в конце 1499 года она предложила маркизу Мантуи, искавшему союза с Людовиком XII, себя в качестве его представителя при короле. Присутствие итальянских послов при дворе Анны после 1498 года является ещё одним доказательством её неугасающего политического влияния. Она была полностью вовлечена в итальянские дела в то время, когда Людовик XII утверждал свои амбиции в отношении Милана.

Через Клару Гонзага дом Бурбонов прославился в Италии, о чём свидетельствует вкус маркизы Изабеллы д'Эсте к украшению Espérance, которое она носила. Такую же драгоценность носила и Елизавета Гонзага, герцогиня Урбино, а похожую, "сделанную из золота и эмали", подарила своей дочери Элеоноре и сама Клара. По словам гувернантки, это украшение она "носила за ухом под головным убором, что производило прекрасное впечатление"[290].

В знак того, что эти итальянские принцессы играют исключительную роль в политике, в то время, когда дом Гонзага переживал трудные времена, а Изабелла д'Эсте искала французского покровительства для себя и своей дочери Элеоноры, Анна предложила принять юную принцессу в Мулене. Она обратилась к Изабелле д'Эсте в таких выражениях: "Моя дорогая кузина, присылайте её ко мне, когда пожелаете, ибо я буду обращаться с ней, как со своей собственной дочерью"[291]. Анна пообещала, что юная принцесса получит в Мулене хорошее образование, а также предложила своей гувернантке, мадам де Шалюс, взять под опеку для воспитания крестницу герцогини, маленькую Анну Бурбон-Монпансье. Несмотря на то, что эти планы небыли реализованы и в итоге ни одна из двух мантуанских принцесс не приехала во Францию, письмо герцогини Бурбонской многое говорит о её амбициях и символической власти в начале 1500-х годов, а также иллюстрирует величие её герцогского дома.

Мулен, модель "Двора дам"

По словам Брантома, узнавшего это от своей бабушки Луизы де Дайон дю Люде, которая была "вскормлена" дочерью Людовика XI при дворе королевы Шарлотты, принцесса Анна устроила в Мулене великолепный "Двор дам":

В своём дворце [в Мулене] она, устроила двор, который, как рассказывала моя бабушка, всегда был очень красивым и величественным и где проживало большое количество дам и девушек, которых она очень добродетельно и мудро опекала[292].

Это совпадает как с мнением сеньора Ла Вогийона, часто бывавшим при её дворе, так и с мнением мантуанского посла Гроссино, присутствовавшего при въезде в Лион Клод Французской в 1516 году. Он описывает принцессу Анну в окружении восхитительных дам и дамуазелей и даже признается, что влюбился в одну из них[293].

Тот же Брантом приписывает Анне Бретонской создание при французском дворе "двора дам". Очевидно, что это утверждение, по нескольким причинам, следует рассматривать как ретроспективное. Во-первых, новейшая историография показала, что феминизация королевского и герцогского дворов была уже существующим явлением. В середине XV века у королевы Марии Анжуйской, супруги Карла VII, было от двадцати до сорока фрейлин и девиц[294]. Как мы уже видели, принцесса Анна обеспечила Маргарите Австрийской четко структурированный двор с устоявшейся иерархией придворных дам и камер-фрейлин, которых в 1490 году насчитывалось двадцать три. У маленькой Шарлотты Арагонской при французском дворе также был свой двор. Кто ещё, кроме принцессы Анны, мог быть ответственен за эту феминизацию двора, которая, в случае с Маргаритой Австрийской, была призвана повысить престиж и достоинство будущей королевы Франции?

Заботы Анны по обустройству двора герцогини Бретонской по прибытии той в королевство в 1491 году говорят о многом, поскольку именно принцесса перевела дам и фрейлин, находившихся на службе у Маргариты, в штат новой королевы. Там же оказались и другие принцессы, которых она хотела пристроить, например, вышеупомянутая Клара Гонзага. К этим дамам присоединились те из свиты Анны Бретонской, которые прибыли во Францию вместе с ней. Значение двора как места, где была представлена власть, постоянно росло. Поэтому кажется вполне естественным, что Анна перенесла на свой герцогский двор в Мулене ту модель, которую она лично помогла разработать и создать при французском дворе.

Пьер Мартен, духовник герцогини Бурбонской, более чем хвалебно отзывался о дворе Бурбонов. Он отмечал, что материальное содержание этого двора шло рука об руку с возвышением душ тех, кто ежедневно его посещал. Брантом, по этому поводу писал:

Как я знаю от своей бабушки, при дворе мадам герцогини готовили великолепную еду, и вряд ли были дамы и дочери великих домов её времени, не перенявшие это у неё. В то время дом Бурбонов был одним из великих и великолепных домов христианского мира. И именно она создала это величие[295].

Питание дам муленского двора, по-видимому, носило скорее интеллектуальный и духовный характер, нежели материальный, хотя принцесса Анна не пренебрегала и этим аспектом. Ведь, если верить автору Жизнеописания знаменитых женщин (Vie des dames illustres), она щедро снабжала предметами первой необходимости