Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

маловерия: подобно болезни, поражающей ослабленный организм, сомнение сильно действует на ту веру, которая успела стать слабой. Ведь предки россиян, естественно, восприняли бы поражение как наказание от Бога, и оно бы только укрепило их веру. «Егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет» (Евреям 12:6).

Севастополь. Памятник затопленным кораблям. Фото автора

То время, о котором мы здесь говорим, святитель Филарет Московский в письме графу Андрею Николаевичу Муравьеву (1862) сравнил с туманом. «Мы дожили до какого-то туманного времени. Мгла покрывает умы. В одних видишь неожиданное, в других не видишь ожидаемого». В том же самом году игумен Антоний Бочков писал своему постоянному корреспонденту святителю Игнатию Брянчанинову:

«Достигнув какого-то академического тысячелетия, Россия видит… что видит она? Простой народ почти в язычестве, наполовину в расколе; высшее общество в безверии; пастырей Церкви, лишенных доверия стада; повсюду разорение, бедность; на берегах Балтийского и Черного моря никому не нужные сады и дворцы, а между этими морями прежние и древние русские города, постепенно опустевающие. […] В полтораста лет Россия что-то делала, куда-то зашла, и сама не знает, что и куда? Но устала, изнемогла, истощилась во всем: непременно надобно стать теперь, потому что шагу нельзя сделать вперед; надобно отдохнуть, собраться с силами, на что-нибудь опереться; – но где опора? Где цель нашего царства? […] Едва ли не настает для нас царство Валтасара после царства Навуходоносорова. Со времени Петра… Церковь только из политики поддерживалась, хотя Господь поддерживал ее иначе: бедами, холерами, чумами, Двенадцатым годом и Своими судьбами, нам не явленными».

Что же отвечал епископ игумену?

«Все совершающееся совершается под недремлющими взорами Всеблагого и Всемогущего Бога, одно по воле Божией, другое по попущению Божию. […] Попущение соблазнов, как логичное следствие употребления произвольного человеками их свободы или воли и как казнь, сама собою вытекающая из злоупотребления воли (так как Богом и дана свобода воли, и вместе дан закон, как употреблять ее), должно созерцать с благоговением, покорностию, исповеданием своей греховности и правосудия Божия».

Самое величие России вызывало у святителя Игнатия ни в коем случае не оптимизм. В 29-м письме к генералу Николаю Николаевичу Муравьеву-Карсскому (1863) он писал: «России предназначено огромное значение. Она будет преобладать над вселенной. Она достигнет этого, когда народонаселение ея будет соответствовать пространству. […] Нападение завистливых врагов заставит ее развить силы и понять свое положение, которое уже будет постоянно возбуждать зависть и козни. Это потребует огромного труда, подвига, самоотвержения; но что делать, когда приводит к ним рука непостижимой Судьбы! Единственное средство к исправлению упавших сил, нравственной и духовной – положение, требующее труда, приводящее к самоотвержению». В подтверждение своих слов святитель ссылался на пророчество Иезекииля о народе Росс и двадцатую главу Апокалипсиса, где «многочисленность войска, которое будет в Государстве, уподоблена песку морскому». Припомним, о каких стихах идет речь: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их» (Откровение 20:7–9).

Прекрасно зная Писание, святитель понимал, конечно, что пророчество это относится к войску антихриста. В письме к игумену Антонию (1861) он высказывался вполне определенно: «Св. Отцы Православной Церкви… предсказывают России необыкновенное гражданское развитие и могущество. Это чувствуют и иностранцы. […] Бедствия наши должны быть более нравственные и духовные. Обуявшая соль предвещает их и ясно обнаруживает, что народ может, и должен, соделаться орудием гения из гениев, который наконец осуществит мысль о всемирной монархии, о исполнении которой уже многие пытались». Рассуждения святителя об «обуявшей соли» хорошо понятны из его писем 1865–1866 годов: «Волки, облеченные в овечью кожу, являются и познаются от дел и плодов своих. Тяжело видеть, кому вверены или кому попались в руки овцы Христовы» (Письмо 353); «Судя по духу времени и по брожению умов, должно полагать, что здание Церкви, которое колеблется уже давно, поколеблется страшно и быстро. Некому остановить и противостать. Предпринимаемые меры поддержки заимствуются из стихии мира, враждебного Церкви, и скорее ускорят падение ея, нежели остановят. Опять скажу: буди воля Божия! Что посеют, то и пожнут!» (Письмо 561).

Гибель антихристова войска. Миниатюра из Лицевого Апокалипсиса

Тревожные ожидания епископа сбылись отчасти. Русская церковь действительно поколебалась однажды «страшно и быстро», несмотря на «меры поддержки», заимствованные для нее «из стихии мира». Не сбылись, однако, прогнозы роста, который по аскетически-трезвенному, лишенному хилиастического утопизма суждению святого должен был привести сначала к мировому могуществу, а затем, учитывая развращенность знати, народа и духовенства, к духовному падению страны. Россия пошла много более сложным, запутанным путем, так что не оказалась до настоящего времени центром или метрополией не только что мира, но какой-либо части света, и по доле своей в мировом могуществе не может не только послужить базой для «гения из гениев», но даже претендовать на статус несчастной «вавилонской блудницы», или мирового финансового центра. Как ни странно (с точки зрения XIX века), это отклонение от ожидаемой степени могущества было благоприятно для сохранения идеи Третьего Рима: ведь по изначальному смыслу посланий старца Филофея, случайно совпадающих в этом пункте с ламентациями Катона и Сенеки, подлинный Рим должен быть скорее похож на «пустыню», нежели на «Вавилон».

Объективно в течение нескольких веков Россия в непрестанной череде военных подвигов исполняла свое предназначение, опознанное в XVI веке, – быть покровительницей единоверцев. Среди православных народов, имеющих государственность, нельзя найти ни одного, независимость которого не была бы завоевана для него русскими. Осуществляя свою судьбу, страна не всегда действовала в одинаковой степени сознательно – это явствует из расхождения осознанных целей с достигнутыми действительными результатами. Русский солдат на Шипке и под Плевной, не разумея геополитических интересов, «положил душу за друзей своих». Россия имела интересы, но чаще всего не достигала их удовлетворения, и так получалось, что в итоге она действовала бескорыстно. (С точки зрения политической стратегии – бывала использована и обыграна конкурентами.) Первая же война, не имевшая очевидно бескорыстного мотива, нормальная колониальная русско-японская война с законными экономическими целями, нанесла сильнейший удар по национальному самосознанию.

Мы подходим к завершению настоящей главы, и можем констатировать, что в христианской идее Руси как Рима после Петра шло постепенное, незаметное смещение из духовной области в секулярную, из