Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

эсхатологии в посюсторонность. Поскольку данный раздел уже наполовину говорит стихами, подтвердим и эту мысль поэзией – примерами из истории государственного гимна.

Что государство должно вообще иметь гимн, долгое время было неочевидным. Гимн рождается в Новое время из приветственной музыки для главы государства… Какую музыку писали, например, для Грозного или для его кроткого богомольного сына? Скорее, это сами они писали стихиры и каноны во славу Господа. Но в честь Екатерины, когда империя вошла во вкус побед, зазвучало: «Гром победы, раздавайся!»

Зри, премудрая царица!

Зри, великая жена!

Что Твой взгляд, Твоя десница

Наш закон, душа одна.

Зри на блещущи соборы,

Зри на сей прекрасный строй;

Всех сердца Тобой и взоры

Оживляются одной.

При Павле русский гимн вознесся на высоту, соответствующую идеологии его царствования: Русь есть подножие Небесного Иерусалима, духовный рыцарский орден, служащий Богу на земле. Стихи «Коль славен наш Господь в Сионе» написал Михаил Матвеевич Херасков, мелодию – церковный композитор Дмитрий Степанович Бортнянский, между прочим, один из первых энтузиастов изучения древнерусской музыки. «Сие было бы, – писал он, – прочным основанием контрапункта отечественного. Древнее пение, быв неисчерпаемым источником для образуемого новейшего пения, возродило бы подавленный тернием отечественный гений и от возрождения его явился бы свой собственный музыкальный мир». Весь гимн краткой эпохи Павла – псалом Богу и выражает религиозное настроение императора:

Ты солнцем смертных освещаешь,

Ты любишь, Боже, нас как чад,

Ты нас трапезой насыщаешь

И зиждешь нам в Сионе град.

Ты грешных, Боже, посещаешь

И плотию Твоей питаешь.

Это религиозное настроение, однако, имеет существенное отличие от древнерусского – в нем нет покаяния, а есть уверенность, что все наши дела угодны Богу и способны славить Его. «Послушались бы они веления Божия не воспевать песни Господней на реках Вавилонских, – строго отзывался святитель Игнатий о духовных поэтах галантного века. – Кто на реках Вавилонских и не отступник от Бога Живаго, на них тот будет плакать».

Последовавшая за цареубийством 11/23 марта 1801 года Александровская эпоха, не искавшая оригинальности, адаптировала слова и музыку английского королевского гимна. Тем самым Россия как бы расписывалась в том, что революция в Европе подавляется под эгидой Англии. Так продолжалось до 1816 года, когда Жуковский написал на тот же мотив оригинальное стихотворение «Молитва русских», включившее в себя византийскую по духу программу восприятия царской власти:

Боже, Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли!

Гордых смирителю,

Слабых хранителю,

Всех утешителю —

Все ниспошли!

При Николае I изменение претерпела уже мелодия. Сохраняя преемственность с английским архетипом (который лег в основу целого ряда европейских монархических гимнов), она была обновлена придворным певчим Алексеем Федоровичем Львовым. В то же время текст гимна получил высочайшее утверждение в лаконичной редакции, которая не предъявляла к царю никаких ожиданий, а только прославляла царя в народе и народ в царе. Более того, поскольку крестьяне царю не присягали, можно даже усомниться в том, что «мы» этого гимна относится ко всему народу:

Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный!

Боже, Царя храни!

Новый гимн как бы снимал с царя все обязательства перед народом, кроме одного: быть царем православным. Государство концентрировалось в лице государя и в нем само переживало апофеоз. На печатном издании (1869) этого лаконичного гимна со знаменной нотацией, над изображением Александра II и ниже дельты со «Всевидящим оком» было набрано предостережение: «Не прикасайтеся Помазанному Моему» (ср. Псалом 104:15). Однако 1/13 марта 1881 года на небольшом расстоянии от Михайловского замка произошло второе цареубийство, теперь уже публичное.

Глава 4

Перемена царства

Русская революция

«Потоп», обещанный Николаем Булевым на 1524 год, не произошел – за исключением начавшейся в том году крестьянской войны в Германии. А вот «перемена царства» все-таки произошла на Руси, но намного позднее, в год четырехсотлетия Реформации. Закончилась тысяча лет правления варягов (если учесть, что Романовы были родственниками Рюриковичей по первой, любимой народом жене Ивана Грозного – царице Анастасии), пал сословный организм народа и с ним культура знати, духовенства и купечества, убит был помазанник Божий вместе с женой и детьми, официально расторгнут союз государства и Церкви, православие изгнано из образования, из благотворительности, общественного поля вообще. Россия, почти дойдя до врат Цареграда, вместо «Пророчества» Тютчева увидела воочию «Предсказание» Лермонтова:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь. […]

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь – и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! – твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

(1830)

Также и стихотворение Блока, написанное в 1903 году, то есть еще до первой русской революции, оказалось поразительно прозорливым, кинематографически точным отражением грядущих событий:

– Все ли спокойно в народе?

– Нет. Император убит.

Кто-то о новой свободе

На площадях говорит.

– Все ли готовы подняться?

– Нет. Каменеют и ждут.

Кто-то велел дожидаться:

Бродят и песни поют.

– Кто же поставлен у власти?

– Власти не хочет народ.

Дремлют гражданские страсти:

Слышно, что кто-то идет.

– Кто ж он, народный смиритель?

– Темен, и зол, и свиреп:

Инок у входа в обитель

Видел его – и ослеп.

Он к неизведанным безднам

Гонит людей, как стада…

Посохом гонит железным…

– Боже! Бежим от Суда!

Советские историки о таких предчувствиях обычно говорили, что господствующие классы бессознательно предвидели неизбежность своего падения. Но как быть тогда со стихотворением, написанным эмигрантским поэтом, который носил псевдоним Дон-Аминадо? Этот поэт не принадлежал к большевикам, и к тому же, вроде бы рано было предчувствовать падение режима, установившегося всерьез и надолго. Тем не менее