Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

пишет «о зависимости российского дворянства от внешней торговли для поддержания своего стиля жизни» [113]. Историки в объяснении таких процессов очень доходчивы, но с философской точки зрения мы оказываемся здесь в полосе сплошного тумана. Где предел стремлению человека к избыточности потребления? Есть ведь и альтернативные виды избыточности: в познании, творчестве, любви, щедрости, аскезе, и всем им предаются люди. Существует ли закон формирования спроса на то, без чего человек может обойтись? Маркетологи считают, по-видимому, что существует; впрочем, их задача состоит в том, чтобы создавать этот спрос, экспериментируя. Мы оказываемся здесь перед вопросами метафизического плана. Избыточное потребление и препятствия, возникающие на пути к нему, служат испытанием наклонностей сердца, и отношения помещиков со своими крестьянами были таким испытанием.

Насколько надежной опорой престола оставалось дворянство в этом положении? Оно, несомненно, питало собою офицерский корпус, давало стране массу полезных деятелей во всех областях жизни, обеспечивало порядок на местах и помогало государству избежать расходов на увеличение малоэффективного полицейского и чиновничьего аппарата. Но дворянство, за свою службу государю получив бесспорные преимущества над иными сословиями, должно было теперь выступать посредником между народом и властью, как раньше это делала церковная иерархия. К такой нравственной роли оно не оказалось готово, поскольку его интерес в этом посредничестве выглядел слишком очевидным.

Легко понять, что секуляризация была обратной стороной возвышения дворянства: уступая все больше одному сословию, власть должна была одновременно увеличивать свои доходы за счет других. В Новое время ограбление церкви – один из главных, если не самый главный источник первоначального накопления капитала. Богатства, которых критически не хватало правительству, как бы лежали в церкви мертвым грузом. На самом деле церковный капитал и так участвовал в народной экономике. В обход канонов он выступал в качестве инвестиционных средств [114], согласно же канонам – раздавался как милостыня. Образец канонически правильного управления церковным имуществом дает завещание святителя Димитрия Ростовского (1709): «Не стяжевах имения и мшелоимства, кроме книг святых, не собирах злата и сребра, ни изволях имети излишних одежд, ни каких-либо вещей, кроме самых нужд. […] И на архиерействе находясь, не собирал келейных доходов (которые не многи были), но часть на мои потребы употреблял, часть же на нужды нуждных, идеже Бог повеле». Добавим к этому: церковные владыки отличались от мирских владетелей тем, что не оставляли по себе наследников.

Против секуляризации в середине XVIII века пламенно выступил епископ Арсений (Мацеевич), и его выступление замечательно для нас тем, что содержит последнее в непрерывной преемственности с древнерусскими документами упоминание о Третьем Риме. В начале своего архиерейства он подал царице Елизавете протест против текста присяги синодального члена, в которой монарх провозглашался «крайним судией» Святейшего Синода. Государыня позволила ему изменить текст присяги. Позднее, в своем докладе императрице «О благочинии церковном» (1742 г.) Арсений указывал на необходимость для церкви патриаршего управления. При этом он цитировал Уложенную грамоту 1589 года, в том числе упоминая о том, что Русь тогда была провозглашена Третьим Римом. Петр пренебрег правилом отношения кесаря к патриарху. «В той патриаршаго престола отставке, – пишет Арсений, – усмотруется и уничтожение нашего Российскаго благочестиваго государства, которое престолом патриаршим, против отпадшаго от благочестия ветхаго Рима и папы Римскаго, соборная восточная Церковь почтила».

Отмена патриаршества Петром I, очевидно, не имела других причин, кроме как таковой доктрины абсолютизма. Петр стоял здесь на протестантской точке зрения государства-церкви, в которой суверен есть глава, а духовенство – служащие; над Синодом он поставил обер-прокурора как «око государево», а сразу по смерти царя учреждена была Коллегия экономии для наблюдения за церковными тратами. Реформатор не считал себя протестантом и заботился, например, о сохранении монашества как среды, из которой производятся архиереи. Однако тенденция к ограничению церковных прав обозначилась. Позднее, как замечал Пушкин в своих «Исторических записках», Екатерина II «гнала духовенство […] угождая духу времени. Но лишив его независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие деревни нуждаются в священниках. Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность заниматься важною своею деятельностью. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии; ибо напрасно почитают русских суеверными: может быть, нигде более, как между нашим простым народом, не слышно насмешек на счет всего церковного».

В 1763 году, предвидя эти последствия, Арсений, в то время митрополит Ростовский, в донесении Синоду заглядывал еще дальше в будущее: «Сохрани Бог такого случая, дабы нашему государству быть без архиереев; то уже не иначе что воспоследует, токмо от древней нашей апостольской Церкви отступство, понеже возымеется нужда быть прежде поповщине, а после и беспоповщине. И тако нашему государству приходить будет не токмо со всеми академиями, но и с чинами или на раскольническое, или лютеранское, или кальвинистское, или на атеистское государство». Борьба против секуляризации подкреплялась нестяжанием Арсения: при обыске «у него описали только незначительное личное имущество. Велика у него была только библиотека» [115]. Новый протест, поданный при Екатерине II, архиерею, однако, не простили. Испуганная, видимо, проявленным гласно в лице Арсения недовольством духовенства, царица жаловалась на него в переписке с Вольтером как на сторонника «нелепого начала двоевластия». Синод, полностью чуждый этому началу, вынес указ против собрата, который «безрассудную дерзость имел учинить […] в крайне укорительных и злословных выражениях представления, пренебрегши то, чем он долженствовал сему высокому духовному собранию, в котором ея императорское величество президентом быть изволит». Арсения расстригли, он окончил дни свои в заточении в 1772 году под именем «Андрея враля», а в 2000 году был канонизирован в чине священномученика.

Арсений в темнице. Гравюра XIX века

Осуждение Арсения «казалось торжеством государственных идей западного типа, попыткой обратить архиереев в политических деятелей и Синод сделать “инструментом” государственного управления» [116]. Интерес к личностям увидит в этом произвол Екатерины, но церковная мысль смотрела глубже в область причин, и если сам Арсений, сосредоточившись на своем спасении, нацарапал на стене каземата слова из псалма «Благо мне, яко смирил мя еси», то святитель Игнатий Брянчанинов столетие спустя писал следующее: «Какое время! Для поддержания Церкви нужно быть во главе управления светскому лицу, потому что обуявшая соль способна только быть попираемою человеками. Впрочем, св. Афанасий Великий говорит, что одним из признаков приблизившагося пришествия антихриста будет переход церковнаго управления из рук архипастырей в руки светских сановников. Признак очень верный! Это не может