Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Таким образом, я приобрел больше знаний о различных религиях. Изучение их способствовало развитию самоанализа и привило мне привычку осуществлять на практике все, что привлекало меня во время занятий. Так, я начал делать некоторые упражнения по системе йогов в той мере, в какой смог понять, в чем они заключаются, из описания, приведенного в индусских книгах. Мне не удалось далеко продвинуться в освоении этих упражнений, и я решил, что, когда вернусь в Индию, продолжу свои занятия под руководством какого-нибудь специалиста. Но это желание так и осталось неосуществленным.

Я усиленно изучал также произведения Толстого. «Краткое изложение Евангелия», «Что делать?» и другие книги произвели на меня сильное впечатление. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей любви.

Примерно в это же время я познакомился еще с одной христианской семьей. По ее предложению я каждое воскресенье посещал методистскую церковь. В этот же день меня всегда приглашали и на обед. Церковь не произвела на меня благоприятного впечатления. Проповеди показались невдохновляющими. Прихожане не поразили своей религиозностью. Они не представляли собой собрания набожных душ, а были скорее по-мирски мыслящими людьми, которые ходят в церковь ради развлечения или в соответствии с обычаем. Подчас я невольно дремал во время службы в церкви. Мне было стыдно, но чувство стыда облегчалось тем, что некоторые из моих соседей тоже клевали носом. Я не смог посещать подобные богослужения долгое время.

Моя связь с семьей, которую я обычно навещал каждое воскресенье, порвалась внезапно. Можно сказать, что мне предложили прекратить визиты. Случилось это так. Хозяйка была добрая и простая, но несколько ограниченная женщина. Мы много говорили на религиозные темы. Я тогда перечитывал «Свет Азии» Арнольда. Однажды мы начали сравнивать жизнь Иисуса с жизнью Будды.

– Вдумайтесь в сострадание Гаутамы! – сказал я. – Оно распространялось не только на человечество, но на все живые существа. Разве душа не переполняется умилением при взгляде на агнца, лежащего на его плечах? Этой любви ко всем живым существам нет у Иисуса.

Такое сравнение огорчило добрую женщину. Я понял ее чувства, прекратил разговор, и мы перешли в столовую. Ее сын, херувим, едва достигший пяти лет, тоже был с нами. Я чувствую себя самым счастливым человеком, когда нахожусь среди детей, а с этим малышом мы давно стали друзьями. Я с пренебрежением отозвался о куске мяса, лежавшем на его тарелке, и принялся расхваливать яблоко, лежавшее на моей. Невинное дитя было увлечено. Малыш вслед за мной стал восхвалять фрукты.

А мать? Она была в ужасе.

Мне сделали замечание. Я переменил тему разговора. На следующей неделе я, как обычно, навестил семью, не понимая, что мне следует прекратить визиты, да и не считая, что это было бы правильно. Но добрая женщина внесла ясность в создавшееся положение.

– Мистер Ганди, – сказала она, – пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я считаю своим долгом сказать вам, что ваше общество не лучшим образом воздействует на мальчика. Каждый день он колеблется, кушать ли мясо, и просит фрукты, напоминая мне о ваших доводах. Это уже слишком. Если он не будет кушать мясо, он станет слабым, если не больным. И я не в состоянии переносить это. Отныне вы должны говорить только с нами, взрослыми. Ваши разговоры, очевидно, плохо влияют на детей.

– Миссис, – ответил я, – мне очень жаль, что все так получилось. Я могу понять ваши родительские чувства, так как у меня самого есть дети. Мы можем очень просто покончить с этим неприятным положением. То, что я ем и от чего я отказываюсь, больше влияет на ребенка, чем мои слова. Поэтому лучше всего мне прекратить свои посещения. Это, конечно, не должно повлиять на нашу дружбу.

– Благодарю вас, – сказала она с явным облегчением.

XXIII. В качестве хозяина

Обзаводиться хозяйством было для меня не ново. Однако хозяйство мое в Натале отличалось от того, какое было у меня в Бомбее и Лондоне. На этот раз часть расходов предпринималась исключительно ради престижа. Мне казалось необходимым, чтобы мое хозяйство соответствовало моему положению индийского адвоката в Натале и представителя общественности. Поэтому я занял прекрасный маленький домик в хорошем районе. Он был также соответственным образом обставлен. Еда была проста, но так как я обычно приглашал к себе на обед друзей-англичан и индийских товарищей по работе, то счета расходов на ведение домашнего хозяйства всегда были очень велики.

В каждом хозяйстве нужен хороший слуга. Но я не представлял себе, что можно обращаться с кем бы то ни было как со слугой.

У меня был приятель – мой компаньон и помощник, а также повар, который стал членом моей семьи. Были у меня и конторские служащие. Они также столовались и жили вместе со мной.

Я полагаю, что преуспел, экспериментируя таким образом, но успех мой был несколько омрачен горькими жизненными переживаниями.

Мой компаньон был очень умен и, как я считал, предан мне. Но оказалось, что я заблуждался. Он воспылал завистью к одному из конторских служащих, который жил у меня, и сплел вокруг него такую паутину, что я стал подозрительно относиться к клерку. Клерк был человек с характером. Увидев, что является объектом моих подозрений, он тотчас оставил мой дом и службу. Меня это огорчило. Я чувствовал, что был, возможно, несправедлив к нему, и мучился угрызениями совести.

Тем временем повару потребовалось несколько дней отпуска. На время его отсутствия пришлось пригласить другого. Позже я узнал, что новый повар был бездельником. Но для меня он оказался посланником Божьим. Поселившись у меня, он уже через два или три дня обнаружил непорядки, творившиеся под моей крышей без моего ведома, и решил предупредить меня. Я прослыл доверчивым и прямым человеком. Поэтому эти непорядки тем более потрясли его. Я приходил из конторы домой завтракать всегда к часу дня. Однажды, примерно часов в двенадцать, повар, запыхавшись, вбежал в контору.

– Пожалуйста, немедленно идите домой, – сказал он. – Там творится неладное.

– Но что там такое? – спросил я. – Скажите же, в чем дело. Я ведь не могу оставить в этот час контору.

– Вы пожалеете, если не пойдете. Это все, что я могу сказать.

На меня подействовала его настойчивость. Я направился домой в сопровождении клерка и повара, который шел впереди нас. Он провел меня прямо на верхний этаж, указал на комнату моего компаньона и сказал:

– Откройте эту дверь и смотрите сами.

Я все понял. Я постучал в дверь. Никакого ответа! Я постучал сильнее, так, что затряслись стены.