Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

А была, по всей вероятности, дезинформационная операция аппарата СД ломающегося в последних корчах гитлеровского режима с целью припугнуть СССР и его западных союзников пресловутым «вундерваффе», «чудо-оружием». Или хотя бы приостановить их наступление, чтобы в паузе суметь договориться с США и Британией о сепаратном мире. Тем более что даты квазииспытаний поразительно чётко коррелируют с датами тайных переговоров разведок США и Великобритании с представителями СС и вермахта в ходе операции «Санрайз/Кроссворд». А в аппарате Гиммлера прекрасно знали о начатых ещё осенью 1944 года аппаратом Даллеса поисках в Германии людей, в свою очередь ищущих контакты на предмет сепаратных переговоров об условиях прекращения военных действий в Западной Европе. Кроме того, после разоблачения адмирала Канариса в РСХА хорошо отдавали себе отчёт о широких возможностях британской разведки в Германии и вполне могли попытаться через неё выложить в подлинном смысле слова «ядерный» аргумент на стол переговоров в Берне.

Судя по тому что Вернер Вехтер не пережил и 1946 года, в Москве сочли его информацию насчёт именно ядерных испытаний в Тюрингии малоценной, а то и вовсе дезинформацией. И из категории ценного источника вернули на уровень, к какому он и принадлежал изначально, – военного преступника. Коего и казнили.

С физической же точки зрения взрывы, которые действительно были произведены, представляли собою, вероятнее всего, подрывы большого количества обычной взрывчатки либо использование какого-то образца боеприпаса объёмного взрыва. Но всё равно эта история через четыре года не очень приятным образом откликнулась Игорю Курчатову. Когда после успешного испытания первой атомной бомбы в СССР ему пришлось искать для руководства самые убедительные доказательства, что бомба была именно атомной…

Кроме того, участь Вехтера, сколь бы она ни была ничтожна в жерновах тех событий, что происходили по окончании Второй мировой войны, решило, в частности, и то обстоятельство, что советское руководство в октябре 1945 года уже достаточно надёжно представляло себе состояние и ход германской ядерной программы. К этому времени о ней уже рассказали и перевезённые в СССР немецкие атомщики, кого удалось выхватить из рук союзников, и исследованные (и частично демонтированные и увезённые) уже советскими атомщиками ядерные объекты поверженного рейха. И таких атомщиков было достаточно много, а из них – много весьма высококвалифицированных.

Например, по неполным данным бухгалтерии Лаборатории № 2 в 1945 году в Германию и Австрию для отбора имущества, сбора информации о состоянии ядерных работ, поисков урана и прочих интересных предметов и данных выезжали Алиханов А.И., Арцимович Л.А., Головин И.Н., Гончаров В.В., Давиденко В.А., Джелепов В.П., Кикоин И.К., Немёнов Л.М., Харитон Ю.Б., Щепкин Г.Я., Корнфельд М.И., Самойлович Д.М., Флёров Г.Н., Фурсов В.С., Гуревич И.И., Зельдович Я.Б. [330, с. 249–250]. И это – только из самых сегодня известных. А немало было и других, не оставивших столь же мощно своих имён в истории…

Из того, что было узнано и проверено, немецкий путь к ядерному оружию был, как ни странно при мощном и своевременном старте, по итогу медленным и извилистым. Отчего Германия атомную бомбу получить и не успела.

Осознание того, что даёт искусственное расщепление урана, в учёных умах Германии вполне сложилось в апреле 1939 года. И тогда же, совершенно как в Англии, профессор Пауль Хартек (Paul Karl Josef Maria Harteck) и доктор Вильгельм Грот (Wilhelm Groth) обратились к военным с заявлением о возможность создания мощнейшего взрывчатого вещества. С обоснованием: «Та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретёт абсолютное превосходство над другими» [265].

Практически одновременно, в том же апреле 1939 года, Имперское министерство просвещения получило от физика-ординатора в Гёттингене Георга Йооса (Georg Jakob Christof Joos) данные о возможности расщепления ядра атома – и в Германии не сразу обратили внимание на открытие Хана и Штрассмана. В результате возникла, так сказать, «гражданская» ветка ядерных исследований – так называемый «Первый урановый клуб» («Uranverein») под руководством Имперского исследовательского совета. Некий, получается, аналог вернадовской Урановой комиссии в СССР. И с тем же результатом.

Но всерьёз немецкие военные, в лице Управления вооружений сухопутных войск (Heereswaffenamt), заинтересовались вопросом деления ядра буквально за неделю до начала Второй мировой войны. Тогда-то эксперт Управления по атомной физике Курт Дибнер (Kurt Diebner) организовал ряд совещаний в Берлине, участниками которых были Вальтер Боте (Walther Wilhelm Georg Bothe), Зигфрид Флюгге (Siegfried Flügge), Ганс Гейгер (Johannes «Hans» Wilhelm Geiger), Отто Хан, Вернер Гейзенберг и другие.

Там и взялись за создание уранового реактора и освоение технологий разделения изотопов урана. С точки зрения организационной последовало распоряжение передать Физический институт кайзера Вильгельма в Берлине военному министерству с тем, превратив его, таким образом, в центр военных атомных исследований [464].

Военные откладывать дело в долгий ящик не стали и уже в июне отрядили доктора Дибнера на изготовление реакторной сборки на полигоне Куммерсдорф под Берлином.

Это ещё только 1939 год, когда нигде в мире о подобном не думали!

В том же году немцы закупили большое количество урановой руды в Конго; был также принят закон о запрете вывоза урана из Германии.

В 1942 году кураторство над проектом принял имперский министр вооружений и личный друг Гитлера Альберт Шпеер (Albert Speer), а участвовали в нём те же физики мирового уровня – Вернер Гейзенберг, Отто Хан, Карл фон Вайцзеккер, Вальтер Боте, Манфред фон Арденне (Manfred Baron von Ardenne) и другие.

Концерн «ИГ Фарбениндустри» приступил к изготовлению шестифтористого урана, из которого через технологии разделения изотопов можно было получить уран-235. Любопытно, что немцы первоначально пошли по пути термодиффузионного разделения, которым впоследствии в России Курчатов получил заниматься Анатолию Александрову, но который считался всё же запасным, в отличие от более эффективного газодиффузионного метода.

Параллельно Вернер Гейзенберг обосновал теоретически конструкцию ядерного реактора на тяжёлой воде. Сооружение реакторной сборки по модели Гейзенберга немедленно началось в Берлине.

Тогда же приступили к изготовлению необходимых количеств чистого урана, а у норвежцев Германия заказала поставки тяжёлой воды.

Как видим, немцы взялись за дело споро и решительно. На год раньше англичан и на два – американцев.

А вот дальше дела пошли хуже. В конце 1940 года реактор Гейзенберга не заработал – цепная реакция не пошла. И хотя в феврале 1942 года ему же вместе с супругами Георгом и Кларой Дёпель (Georg Robert Döpel, Klara Döpel) удалось на четыре месяца раньше, чем это сделали американцы, построить опытовый реактор в Лейпциге и этот реактор заработал, показав на 13 % больше нейтронов на поверхности, нежели было испущено источником излучения в центре шарообразной конструкции, череда неудач продолжила сопровождать германский урановый проект.

И главной из них стала, наверное, та, что случилась 4 июня 1942 года. За два месяца до того было издано распоряжение Германа Геринга – читай, Гитлера – о приостановке всех работ, не имеющих непосредственного военного значения для поля боя на данный момент. В рейхе перестало