Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов

Узник почувствовал, как что-то шевелится в груди. Не боль. Не страх. Что-то другое. Что-то, чего он не чувствовал так долго, что почти забыл название.

Надежда.

Слабая, хрупкая, почти нереальная. Но она была.

Он прижал ладони к лицу, чувствуя, как слёзы текут сквозь пальцы. Плечи тряслись. Годы отчаяния, запертые внутри, вырывались наружу.

Если кто-то из рода жив… если этот человек достаточно силён, чтобы стать князем… если меч откликнулся на его кровь…

Тогда ещё не всё потеряно.

Тогда есть шанс.

Шанс рассказать правду. Объяснить, объяснить, объяснить…

Шанс попросить прощения. Хотя он не знал, есть ли прощение тому, что он сделал.

Но если есть хоть малейшая возможность…

Узник поднял голову, глядя на дверь камеры. За ней — коридоры. За коридорами — лаборатории. За лабораториями — весь проклятый комплекс, где его держали как подопытное животное.

А где-то там, за тысячами километров океана и суши, некто снова ходил по земле. Строил. Сражался. Жил.

Надежда разгоралась ярче, прогоняя тьму отчаяния.

Он должен выбраться. Как-нибудь. Когда-нибудь. Найти способ разорвать цепи, обмануть охрану, преодолеть защиту.

Потому что если есть хоть призрачный шанс…

Узник вытер слёзы тыльной стороной ладони. Встал, несмотря на тяжесть цепей. Подошёл к стене и нацарапал ещё одну чёрточку.

Но на этот раз она означала не просто прожитый день.

Она означала день, когда вернулась надежда.

Глава 15

Главное здание суда Владимира встретило меня высокими потолками и строгими колоннами серого мрамора. Я шёл по широкому коридору к залу заседаний, ощущая непоколебимое спокойствие. Последний незакрытый вопрос. Последняя точка в истории узурпатора Сабурова.

Зал оказался переполнен. Галереи для зрителей забиты до отказа — бояре в парадных костюмах с гербами родов, купцы в дорогих сюртуках, офицеры в форме, простолюдины в скромной одежде. Все хотели увидеть, как падёт тот, кто отправил сотни людей на смерть ради собственной власти.

Я занял место в центре судейской коллегии за высоким столом из тёмного дуба. По обе стороны от меня расположились двое опытных судей — седовласый Иволгин Степан Матвеевич, которому было за семьдесят, и жилистая брюнетка средних лет Карташова Антонина Олеговна. Оба служили правосудию ещё при князе Веретинском, пережили правление Сабурова и теперь получили шанс восстановить справедливость.

Аристократов может судить только князь. Поэтому я здесь — как председатель коллегии, как тот, кто вынесет вердикт. Но вести процесс, зачитывать обвинения, допрашивать свидетелей будут Иволгин и Карташова. Я лишь наблюдаю, слушаю и решаю.

Сабурова ввели через боковую дверь. Михаил Фёдорович выглядел, как размазанный по обочине жук. Некогда элегантный церемониймейстер превратился в сгорбленного человека с тусклым взглядом. Седина проступила на висках, под глазами залегли тёмные круги, руки дрожали. Восемь месяцев назад этот человек руководил моей несостоявшейся казнью. Теперь он сидел на скамье подсудимых в потёртом сером костюме, лишённый титулов, власти и достоинства.

Рядом с узурпатором устроился назначенный ему княжеством адвокат — молодой мужчина лет тридцати с нервным взглядом. Фамилия Елисеев, если я правильно запомнил. Он листал папку с документами, и по его лицу было видно — он понимает безнадёжность своей работы. Однако закон требовал, чтобы у каждого обвиняемого был адвокат. Даже у предателя.

Иволгин постучал молотком по столу. Гул в зале стих.

— Объявляется открытое судебное заседание, — произнёс старик, и голос его прозвучал на удивление твёрдо. — Слушается дело номер семьсот тридцать восемь дробь десять ноль два. Обвиняемый — граф Михаил Фёдорович Сабуров, бывший церемониймейстер княжеского двора, принявший власть после гибели князя Веретинского.

Карташова открыла папку и начала зачитывать обвинения.

— Пункт первый. Убийство князя Веретинского Аристарха Никифоровича с последующим сокрытием следов преступления. Фабрикация официальной версии о самовозгорании князя. Незаконный захват власти.

Зал взорвался приглушённым гулом. Кто-то ахнул, кто-то начал перешёптываться с соседями. Я наблюдал за реакцией. Бояре в первых рядах переглядывались — многие из них подозревали правду, но слышать её вслух на открытом суде означало конец любых иллюзий.

Сабуров сидел неподвижно, опустив голову. Не отрицал, не протестовал. Просто сидел.

Карташова продолжила:

— Пункт второй. Сокрытие особо тяжкого преступления — теракта в Сергиевом Посаде. Во время Гона Бездушных была взорвана крепостная стена города, что привело к гибели десятков мирных жителей. Обвиняемому вменяется: сокрытие преступления через активные действия по уничтожению улик, фальсификация документов и подделка докладов, препятствование правосудию через попытки помешать расследованию, злоупотребление должностным положением через использование полномочий князя для сокрытия диверсии.

На этот раз зал замер. Тишина стала гулкой, давящей. Я видел, как побелели лица купцов в средних рядах. Использование Бездушных против людского поселения — преступление против человечества по меркам Содружества. Хуже не бывает.

Женщина в третьем ряду всхлипнула. Рядом с ней мужчина сжал кулаки. Кто-то из зрителей выкрикнул проклятие в адрес узурпатора. Иволгин снова постучал молотком, призывая к порядку.

Елисеев, адвокат, судорожно записывал что-то в блокноте. Руки его тряслись.

Карташова перевернула страницу.

— Пункт третий. Сотрудничество с организованной преступной группировкой. Обвиняемый вступил в сговор с наркокартелем Юсуфова Хасана Рашидовича по прозвищу «Волкодав», действовавшего на территории Восточного Каганата. Совместно с преступной группировкой обвиняемый организовал попытку теракта в городе Астрахани, который должен был привести к массовому убийству мирных жителей через взрыв баржи, начинённой хлором, аммиаком и другими химикатами. Целью теракта была дискредитация тогда ещё маркграфа Платонова Прохора Игнатьевича как террориста. Расчётное число жертв — более пятисот человек.

Зал взорвался. Крики возмущения, проклятия, требования немедленной казни. Иволгин колотил молотком по столу, но шум не утихал. Карташова ждала, сложив руки на папке. Я сидел неподвижно, наблюдая за Сабуровым.

Узурпатор поднял голову. В его глазах не было раскаяния. Только страх. Он знал, что проиграл. Знал, что конец близок.

Постепенно шум стих. Карташова продолжила:

— Пункт четвёртый. Нападение на территорию союзного княжества. Марка Угрюм на момент нападения являлась частью Сергиево-Посадского княжества, с которым Владимирское княжество находилось в состоянии мира. Обвиняемый отправил воинский контингент численностью около тысячи человек для захвата чужой территории, что привело к гибели сотен подданных Владимира. Данное действие квалифицируется как военное преступление и государственная измена.

Офицеры в форме, сидевшие ближе к выходу, зашумели. Кто-то из них потерял товарищей в той бойне. Кто-то — родственников. Я помнил ту битву. Помнил, как сотни бойцов шли в атаку под моими заклинаниями. Помнил лица тех, кого убил.

Не испытывал радости. Не испытывал торжества. Просто делал то, что должен был сделать.

Дочитав, Иволгин кивнул и жестом пригласил первого свидетеля.

— Вызывается свидетель обвинения Горшков Алексей Петрович, патологоанатом городского морга.

Из боковой двери вышел мужчина