Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

оживлению коммерции, оружием, сложенным в арсеналах. Вернувшись в Рим, он поднял перед сенатом связку свежих смокв, сорванных три дня назад в Карфагене, как зловещий символ его процветания и близости от Рима. Он предсказал, что Карфаген вскоре наберется достаточно сил и будет достаточно богат, чтобы возобновить борьбу за господство над Средиземным морем, если ему не помешать. С этого дня все свои речи перед сенатом он заканчивал выражением своего политического кредо, и неважно, какова была тема слушаний, он твердил с характерным для него упорством: Ceterum censeo Carthaginem delendam esse — «А кроме того, я считаю, что Карфаген следует разрушить». Империалистическая партия в сенате соглашалась с ним не столько потому, что завидовала карфагенской торговле, сколько потому, что прекрасно орошаемые поля северной Африки казались им тем местом, в которое можно вложить свои капиталы, где можно разбить новые латифундии, обрабатываемые новыми рабами. Они нетерпеливо поджидали повода для Третьей Пунической войны.

VII. CARTHAGO DELETA (КАРФАГЕН РАЗРУШЕН)

Подсказка пришла к ним от Масиниссы, самого выдающегося среди правителей того времени. Он был царем Нумидии, прожил девяносто лет, зачал сына в возрасте восьмидесяти шести лет{230}, а благодаря здоровому и бодрому образу жизни сохранял силы почти до самой смерти. Он преобразовал свои кочевнические племена в оседлое земледельческое общество и отлаженное государство, умело управлял им на протяжении шестидесяти лет, украсил Цирту, свою столицу, пышной архитектурой и построил себе усыпальницу в виде большой пирамиды, которая и по сей день стоит неподалеку от города Константина в Тунисе. Завоевав расположение Рима и зная политическую слабость Карфагена, он постоянно совершал вылазки и захватывал часть карфагенских территорий, овладел Большой Лептой и другими городами, взяв под свой контроль в конце концов все подступы к измученной его набегами метрополии. Связанный статьей договора, запрещавшей ему вести войну без согласия Рима, Карфаген направил в Рим своих послов с жалобами на вторжения Масиниссы. Сенат напомнил им, что все финикийцы находились в Африке на положении контрабандистов и не имели там никаких особых прав, которые любая хорошо вооруженная армия должна была бы уважать. Когда Карфаген совершил последнюю из пятидесяти ежегодных выплат в 200 талантов, он почувствовал себя свободным от условий, подписанных после Замы. В 151 г. до н. э. он объявил войну Нумидии, а через год Рим объявил войну ему.

Объявление войны и весть о том, что римский флот находится на пути к Карфагену, пришли одновременно. Древний город, сколь бы ни изобиловал он богатствами и населением, был совершенно не готов к серьезной войне. Карфаген располагал незначительной армией, еще более незначительным военным флотом, у него не было ни наемников, ни союзников. Рим взял под свой контроль море. Поэтому Утика перешла на сторону Рима, а Масинисса блокировал все выходы из Карфагена в глубь материка; В Рим было спешно отправлено посольство, уполномоченное принять любые условия. Сенат пообещал, что если Карфаген передаст римским консулам, находящимся на Сицилии, 300 отпрысков знатнейших семейств в качестве заложников и подчинится всем приказам, которые будут исходить от консулов, свобода и территориальная целостность Карфагена будут сохранены. Тайно сенат передал консулам приказание руководствоваться инструкциями, полученными еще до прибытия карфагенских послов. С тяжелыми предчувствиями и плачем отдавали карфагеняне своих детей; толпа родственников в унынии собралась на берегу; в последний момент матери попытались силой воспрепятствовать отплытию кораблей, а некоторые из них заплывали далеко в море, чтобы напоследок еще раз бросить взгляд на своих детей. Консулы отправили заложников в Рим, переправились в Утику с армией и флотом, вызвали карфагенских представителей и потребовали от Карфагена выдать оставшиеся корабли, огромное количество зерна и все военные машины и вооружение. По выполнении этих требований консулы потребовали от жителей удалиться от Карфагена на расстояние в десять миль, после чего город следовало сжечь дотла. Послы напрасно теряли время, пытаясь доказать, что разрушение города, который перед этим выдал заложников и оружие, не нанеся им ни одного удара, было бы самым жестоким вероломством, которое знала история. Они были готовы принести свои жизни в качестве искупительной жертвы; они бросались на землю и бились о нее головами. На это консулы отвечали, что условия выдвинуты сенатом и не подлежат пересмотру.

Когда народу Карфагена стали известны эти условия, он вышел из себя. Обезумевшие от горя родители разорвали на части тех лидеров, которые советовали отдать детей в заложники. Другие убили тех, кто рекомендовал отдать оружие. Одни потащили вернувшихся послов по улицам и забросали их камнями. Вторые бросились убивать всех италийцев, которые присутствовали в городе. Третьи стояли у пустых арсеналов и рыдали. Карфагенский сенат объявил Риму войну и призвал всех взрослых — мужчин и женщин, рабов и свободных — в новую армию, приказав ковать оружие для защиты. Ярость придавала ему решимости. Общественные здания были разрушены, чтобы обеспечить армию металлом и древесиной; статуи любимых богов были расплавлены на мечи, а женщины остриглись, чтобы изготовить из волос канаты. За два месяца осажденный город произвел 18 000 мечей, 8000 щитов, 30 000 копий, 60 000 снарядов для катапульт и выстроил в своей внутренней гавани 120 кораблей{231}.

Три года город осаждался с суши и моря. Вновь и вновь вели консулы свои армии на штурм городских стен, но всякий раз были отброшены; только Сципион Эмилиан, один из военных трибунов, выказал себя находчивым и храбрым. Довольно поздно, лишь в 147 г. до н. э., римские сенат и народное собрание назначили его консулом и командиром армии при всеобщем одобрении. Вскоре после этого Лелий добился успеха, взойдя на стены. Карфагеняне, ослабленные и принесшие дань голоду, сражались за свой город, отстаивая улицу за улицей, на протяжении шести дней кровопролитного боя и не просили пощады. Неся серьезные потери под стрелами метких лучников, Сципион приказал поджечь дома и сровнять их с землей. Сотни спрятавшихся карфагенян погибли в огне. Наконец население, уменьшившееся с 500 000 до 55 000 человек, сдалось. Их главнокомандующий просил сохранить ему жизнь, на что Сципион согласился; однако его жена, упрекая Гасдрубала в трусости, бросилась вместе с сыновьями в огонь. Выжившие были проданы в рабство, а город отдан на разграбление легионам. Не желая стирать его до основания, Сципион обратился за окончательными разъяснениями к сенату; ему ответили, что не только Карфаген, но и все прилегающие к нему зависимые поселения должны быть полностью разрушены, а земля должна быть вспахана и засеяна солью; на любого, кто попытается строить впоследствии на этом месте, должно быть наложено заклятие. Город горел семнадцать дней.

Мирного договора