Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг

управления имперской безопасности Рейнхарда Гейдриха тратил немало времени и сил, отбирая и назначая офицеров в айнзацгруппы{474}. Гиммлер, всегда внимательно относившийся к тому, чтобы правильный человек оказался на правильном месте, тщательно следил за отбором кандидатов на должности старших руководителей СС и полиции и на другие ключевые посты. Этим объясняется упорство, с которым он продолжал держать Глобочника на его должности в округе Люблин, несмотря на тянущийся за тем шлейф коррупции и на протесты против его кандидатуры, раздававшиеся даже из среды нацистской партии{475}. В книге Into That Darkness («В эту тьму») – исследовании личности коменданта Треблинки Франца Штангля – ее автор Гитта Серени приходит к выводу, что требовалась особая тщательность, чтобы из 400 участников «программы эвтаназии» в Германии отобрать для перевода на работу в лагеря смерти в Польше всего 96 человек{476}. Не был ли кадровый состав 101-го резервного полицейского батальона результатом такого же тщательного отбора людей, особо подходивших на роль массовых убийц?

Относительно рядового состава ответ будет однозначно отрицательным. Фактически по большинству критериев все обстояло прямо противоположным образом. По возрасту, месту рождения и социальному происхождению личный состав 101-го резервного полицейского батальона выглядел наименее подходящим материалом для формирования будущих палачей. На основании этих критериев рядовые батальона – люди среднего возраста, в большинстве своем из рабочего класса, уроженцы Гамбурга – не представляли собой результат специального или даже случайного отбора. В сугубо практическом смысле это был скорее отрицательный отбор для той работы, которая им предстояла.

Однако же в одном-единственном отношении отбор мог производиться, но несколько раньше. Высокая доля (25%) членов партии среди рядовых батальона, довольно непропорциональная для выходцев из рабочего класса, заставляет думать, что при первоначальном призыве резервистов – задолго до того, как их стали использовать в качестве палачей при реализации «окончательного решения», – выборка не была совсем уж случайной. Если в самом начале Гиммлер рассматривал призванных из запаса как резерв сил внутренней безопасности, логично предположить, что он с большим подозрением отнесся бы к людям сомнительной политической надежности. Возможным решением было призывать на резервную службу больше партийцев соответствующей возрастной категории. Но это всего лишь предположение, поскольку не обнаружено ни одного документа, доказывающего, что при наборе в резервные подразделения полиции порядка предпочтение сознательно отдавалось членам НСДАП.

Еще сложнее доказать факт специального отбора на офицерские должности. По стандартам СС майор Трапп был немецким патриотом, но при этом традиционалистом и чрезмерно сентиментальным – одним из тех, кого в нацистской Германии пренебрежительно называли «слабаками» и «реакционерами». Весьма показательно, что при всех усилиях Гиммлера и Гейдриха, направленных на слияние СС и полиции, и несмотря на то, что Трапп был ветераном Первой мировой войны, отмеченным боевыми наградами, профессиональным полицейским и «старым бойцом», вступившим в НСДАП в 1932 году, его так и не приняли в СС. Командование 101-м резервным полицейским батальоном, дислоцированным в округе Люблин, было поручено ему явно не потому, что он выглядел подходящим кандидатом на роль массового убийцы.

Остальные офицеры батальона также вряд ли могут служить доказательством политики тщательного отбора. И Хоффман, и Волауф, несмотря на свой безупречный послужной список в партии, по меркам СС были переведены на долгие карьерные рельсы. Служба Волауфа в полиции порядка была отмечена посредственными и даже отрицательными отзывами. По иронии судьбы самым беспощадным убийцей и садистом, получавшим удовольствие от своей работы, оказался не один из молодых гауптштурмфюреров СС, а относительно пожилой (48 лет) лейтенант запаса Гнаде. И наконец, лейтенант запаса Бухман вряд ли получил бы назначение в 101-й батальон, если бы кто-то сознательно подбирал будущих убийц.

Одним словом, батальон был отправлен в округ Люблин убивать евреев не потому, что состоял из людей, которых специально отобрали или сочли особо подходящими для такой работы. Напротив, батальон представлял собой «отбросы» кадрового резерва, имевшегося в распоряжении командования на этом этапе войны. Уничтожение евреев было поручено батальону потому, что это был единственный вид полицейских формирований, который можно было задействовать для выполнения подобных задач в тылу. Вероятнее всего, Глобочник попросту решил, что любой подвернувшийся ему под руку батальон, независимо от состава, сгодится для этой кровавой работы. Если так, то он, вероятно, был бы разочарован реакцией полицейских на акцию в Юзефуве, но в долгосрочной перспективе события доказали его правоту.

Во многих исследованиях, посвященных нацистским убийцам, высказывалось предположение о существовании другой формы отбора, а именно «самоотбора», в ходе которого в партию и в СС вступали люди, особо предрасположенные к насилию. Вскоре после войны Теодор Адорно и другие авторы выдвинули понятие «авторитарная личность». Полагая, что ситуационный фактор и влияние окружения уже получили достаточное освещение в литературе, они сосредоточились на психологическом факторе, которому до этого уделялось мало внимания. Они начали с гипотезы о том, что определенные, глубоко укоренившиеся черты личности формируют «потенциально фашистских индивидуумов», особо восприимчивых к антидемократической пропаганде{477}. В ходе своих исследований авторы этой школы составили список важнейших черт «авторитарной личности» (определяемых тестированием по так называемой «шкале Ф»): жесткая приверженность общепринятым ценностям (конвенционализм), преклонение перед авторитетами, агрессивность по отношению к находящимся вне группы, враждебное отношение к интроспекции, рефлексии и творческому самовыражению, склонность к поддержанию предрассудков и стереотипов, озабоченность властью и «крутизной», деструктивность и цинизм, проективность («предрасположенность к вере в то, что в мире происходят неконтролируемые и опасные вещи» и «проецирование вовне собственных неосознанных эмоциональных порывов»), а также преувеличенная озабоченность сексуальной сферой. Авторы пришли к выводу, что антидемократически настроенный индивидуум «таит в себе мощные агрессивные импульсы» и фашистские движения дают ему возможность излить эту агрессию путем официально разрешенного насилия в отношении идеологически маркированных аутсайдеров{478}. Зигмунт Бауман резюмировал этот подход следующим образом: «Нацизм был жесток потому, что жестокими были нацисты, а нацисты были жестокими потому, что жестокие люди вообще склонны становиться нацистами»{479}. Он весьма критически отнесся к методологии Адорно и его коллег, которые не учитывали влияние со стороны общества, и к следующему из их теории выводу о том, что обычные люди не совершают зверств.

Позднейшие сторонники психологического объяснения скорректировали подход Адорно, более четко объединив психологические и ситуационные (социальные, культурные и институциональные) факторы. Изучая группу людей, добровольно вступивших в СС, Джон Стайнер пришел к выводу, что «процесс самоотбора по признаку жестокости, судя по всему, действительно существует»{480}. Он выдвинул понятие «спящего»: у склонных к насилию людей имеются определенные личностные характеристики, которые обычно пребывают в латентном состоянии, но в определенных условиях могут активизироваться. В хаосе, разразившемся в Германии после Первой мировой войны, люди