Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг

Разумеется, сами исполнители для объяснения собственного поведения чаще всего традиционно ссылались на приказы. Авторитарная политическая культура нацистской диктатуры, нетерпимая к открытым проявлениям несогласия, вкупе с банальной военной необходимостью подчиняться приказам и беспощадным насаждением дисциплины создавали ситуацию, в которой у отдельных людей не было выбора. Приказ есть приказ, настаивали они, – и в сложившемся политическом климате ни от кого нельзя было требовать отказа исполнять его. Неподчинение гарантированно означало концентрационный лагерь, а то и расстрел на месте, и эта же участь могла постигнуть их семьи. Исполнители находились в безвыходной ситуации «давления» и поэтому не могут нести ответственность за свои действия. Так, по крайней мере, раз за разом говорили обвиняемые на послевоенных процессах в Германии.

Однако же у подобных объяснений есть одна общая проблема. Если совсем просто, за последние 45 лет ни один адвокат или подсудимый ни на одном из сотен послевоенных процессов не смог документально подтвердить хотя бы один-единственный случай, когда отказ от выполнения приказа об убийстве мирных жителей повлек за собой якобы неизбежное суровое наказание{487}. Время от времени какое-то наказание за подобное неповиновение действительно налагалось, но оно никогда не было соизмеримо с тяжестью преступлений, к совершению которых призывали этих людей.

Разновидностью ссылки на приказ, которому невозможно было не подчиниться, можно назвать «страх предполагаемого наказания». Даже если последствия неподчинения не были очень уж суровыми, те, кто подчинялся, в тот момент не могли об этом знать. Они искренне верили в то, что после получения приказа об убийстве у них не оставалось выбора. Без сомнения, во многих подразделениях слишком усердные офицеры стращали своих подчиненных всевозможными карами. Мы уже видели, что в 101-м резервном полицейском батальоне некоторые офицеры и унтер-офицеры, такие как Друккер и Хергерт, в начале акции пытались заставить стрелять всех, даже если потом они освобождали от этой работы тех, кто был не в состоянии продолжать. Другие офицеры и унтер-офицеры, такие как Хоппнер и Остман, специально выискивали тех, кто был известен в батальоне своим нежеланием стрелять, и буквально принуждали их к участию в убийствах. Иногда им это удавалось.

Но в случае 101-го резервного полицейского батальона даже давление предполагаемого наказания, как правило, не выдерживает проверки. С того момента в Юзефуве, когда майор Трапп предложил выйти из строя тем, кто «считает себя неспособным на такое», и защитил от гнева капитана Хоффмана того, кто первым принял его предложение, в батальоне больше не нужно было опасаться предполагаемого наказания. Дальнейшее поведение Траппа, который не только освободил лейтенанта Бухмана от участия в карательных акциях против евреев, но и открыто взял под защиту человека, не скрывавшего отрицательного отношения к этим акциям, еще более явно прояснило ситуацию. Внутри батальона возник набор неписаных «базовых правил». Для формирования малочисленных расстрельных команд вызывали добровольцев либо же выбирали стрелков из числа тех, кто был известен своей готовностью убивать или просто поленился отойти подальше. Когда же предстояли крупные акции, тех, кто не хотел убивать, к участию не принуждали. Даже если офицеры пытались давить на отдельных уклонистов, они все равно могли отказаться, поскольку знали, что офицеры не смогут апеллировать к майору Траппу.

Всем, кроме самых откровенных критиков вроде Бухмана, приходилось участвовать в оцеплениях и облавах, но и в этих обстоятельствах каждый самостоятельно принимал решение, стрелять ему или нет. В протоколах допросов полно историй о том, как в ходе операций в гетто полицейские отказывались выполнять действующие приказы и не стреляли в малолетних детей и в тех, кто пытался спрятаться или скрыться. Даже те, кто признавал факт участия в организованных расстрелах, утверждали, что в неразберихе, царившей при облавах, или во время патрулирования не стреляли, если в тот момент за ними никто не наблюдал.

Если подчинение приказам из страха перед суровым наказанием не может считаться удовлетворительным объяснением, то как насчет «подчинения авторитету» в том более общем смысле, в котором это выражение употреблял Стэнли Милгрэм, – уважения к власти как обычного продукта социализации и эволюции, «глубоко укорененной поведенческой тенденции» подчиняться указаниям тех, кто стоит выше в социальной иерархии, вплоть до совершения безобразных действий в нарушение «общепринятых» моральных норм{488}. В серии экспериментов, которые в наше время получили большую известность, Милгрэм тестировал способность индивидуума сопротивляться давлению авторитета, не подкрепленному никакой внешней силовой угрозой. В рамках мнимого эксперимента по обучению ничего не подозревавшие участники из числа добровольцев получали команды от «научного авторитета» произвести серию электрических ударов все более высокого напряжения по изображавшему жертву актеру, который в ответ выдавал тщательно продуманную «голосовую реакцию» – жалобы, крики боли, просьбы о помощи и, наконец, роковое молчание. В стандартном эксперименте Милгрэма с использованием голосовой реакции две трети испытуемых вели себя «послушно» вплоть до причинения крайней степени боли{489}.

Несколько вариантов эксперимента дали заметно различающиеся результаты. Если изображающий жертву актер находился в изолированном помещении, так что испытуемый не мог слышать или наблюдать его реакцию, степень подчинения была значительно выше. Если же у испытуемого была и визуальная, и голосовая обратная связь, готовность выполнять экстремальные команды снижалась до 40%. Если испытуемому приходилось дотрагиваться до изображающего жертву актера, насильно прикладывая его руку к металлической пластине под напряжением, послушание снижалось до 30%. Если команды отдавал человек, не являющийся авторитетом, послушание падало до нуля. Если ничего не подозревающий испытуемый выполнял вспомогательную или второстепенную задачу, но не наносил удары током лично, послушание было почти стопроцентным. Для сравнения: если специально подобранный актер изображал тщательно спланированный отказ от дальнейшего выполнения указаний авторитета, подавляющее большинство остальных испытуемых (90%) присоединялись к нему и тоже отказывались продолжать. Если испытуемому предоставлялась полная самостоятельность в выборе силы электрического тока, почти все, за исключением пары садистов, последовательно применяли самый слабый удар. Оказываясь вне прямого наблюдения ученого, многие испытуемые «хитрили», применяя меньшее напряжение, чем предписывалось, даже если не находили сил открыто выступить против авторитета и прервать свое участие в эксперименте{490}.

Для объяснения столь удивительно высокой степени потенциально смертоносного послушания авторитету, не использующему прямое принуждение, Милгрэм изучил несколько факторов. Некоторая выработанная в ходе эволюции черта благоприятствует выживанию людей, способных адаптироваться к иерархическим ситуациям и организованной социальной деятельности. Социализация посредством семьи, школы и военной службы, а также целый спектр вознаграждений и наказаний в рамках общества в целом закрепляет и заставляет усвоить склонность к послушанию. Добровольное на вид вхождение в систему авторитета, власть которого «воспринимается» как легитимная, создает сильное ощущение взятых на себя обязательств. Находящиеся внутри иерархии усваивают точку зрения авторитета, его