Дочь самурая - Эцу Инагаки Сугимото

показал мне, что целые полки уставлены товарами, которые называют японскими, однако любой обитатель Японии изумился бы, увидев эти странные европейские штучки. На всех стояли ярлыки «сделано в Японии». Мацуо пояснил, что придумывают их американцы — так, чтобы товары пригодились в Америке, — а изготавливают на японских фабриках и сразу же отправляют в Америку; в Японии подобное не продают. Меня это смутило, Мацуо только пожал плечами.

— Если американцам такое нужно, если они делают чертежи, заказывают эти товары и всем довольны, найдутся торговцы, чтобы поставлять их в Америку, — сказал Мацуо.

— Но это всё не японское.

— Да, — согласился Мацуо. — Но подлинные японские вещи никто не купит. Покупатели сочтут их слишком хрупкими и унылыми. — И добавил медленно: — Единственное лекарство — обучение, и придётся начать с этого.

В ту ночь я долго не сомкнула глаз, всё думала. Разумеется, людей творческих, ценящих истинную красоту, не так-то много по сравнению с множеством тех, кому нравятся тяжёлые вазы, зелёные с золотом, дешёвые лакированные шкатулки и развесёлые веера с рисунками смеющихся девушек с цветами в волосах. «Но если Япония снизит свои художественные стандарты, — вздохнула я, — чего же ей ждать от мира? Всё, что у неё есть, всё, в чём проявляется её суть, проистекает из её идеалов искусства, из её гордости. Честолюбие, учтивость, мастерство — всё укладывается в эти понятия».

Я знавала мастерового — ему платили сдельно, не подённо, — который по доброй воле разрушил сделанное за полдня, с натугой поднял тяжёлый камень садовой дорожки, чтобы чуть-чуть его передвинуть. Когда камень занял нужное положение, мастер отёр пот со лба, достал трубочку и, присев на корточки, потратил ещё сколько-то времени (за которое ему не заплатят), любуясь на правильно лежащий камень, и в каждой морщинке добродушного старческого лица читались радость и удовольствие.

Вспоминая об этом мастере, я гадала, стоит ли менять на что бы то ни было удовольствие и сердечную гордость своими трудами. Мысли мои перескочили от садовника к рабочему, учителю, чиновнику. У всех так. Пожертвовать гордостью — отказаться от лучшего, что имеешь, — губительно для духовного роста как человека, так и народа.

Глава XX. Соседи

Приехав в Америку, я ожидала узнать многое, но мне и в голову не приходило, что я узнаю что-то о Японии. Однако наши соседи своими вопросами и замечаниями каждый день помогали мне иначе взглянуть на мою родную страну.

Моей ближайшей подругой стала дочь отставного сановника (мы называли его Генералом); они жили сразу за крутым овражком, разделявшим наши владения. Наши земли окружала изгородь из лиловой сирени, в которой напротив тропинки к колодцу зиял проём для подъёмного моста. Однажды осенним днём я сидела в тени на ступеньке моста и ждала почтальона; на коленях у меня лежал свёрток с множеством марок. Примерно в этот час его забавная повозка с открытыми боковыми дверями, похожая на высокий и жёсткий каго, должна была проезжать мимо нас вниз по склону холма на обратном пути в город, и мне не терпелось отдать почтальону посылку с белой хлопчатобумажной парчой[59] и лентами всевозможных узоров и расцветок — самые дорогие дары, которые я могла послать в Японию.

Внезапно весёлый голос за мною пропел:

Открой скорей рот и закрой глаза —

Я дам тебе то, что прибавит ума.

Я обернулась, и взору моему предстала прелестная картина. На мосту стояла моя ясноглазая подруга в белом платье и широкополой шляпе с кружевами и держала в горсти три или четыре виноградных листа, скреплённых колючками. На этом растительном блюдце лежали сочные грозди фиолетового винограда.

— Ах, как красиво! — воскликнула я. — Именно так в Японии подают фрукты.

— А так в Японии носят цветы. — Моя подруга положила виноград на ступеньку и вынула из-под мышки большой букет длинных тигровых лилий. — Почему японцы носят цветы стеблями вверх?

Я со смехом призналась:

— Когда я только приехала, то очень удивлялась, что здесь все носят цветы стеблями вниз. Почему так?

— Ну как почему, ведь так красивее, так они растут.

Это была правда, и всё же прежде я не задумывалась, что хоть кому-то может быть важно, как выглядят цветы у него в руках. В Японии, пока вещь не поставят на положенное место, её словно и не замечают.

— Японцы редко носят куда-то цветы, — сказала я, — разве что в храм или на могилу. Цветы для дома мы покупаем у торговцев, они ходят от двери к двери с корзинами, которые висят на шесте у них на плече, но в подарок мы цветы не посылаем и никогда не украшаем себя цветами.

— Почему? — спросила мисс Хелен.

— Потому что они вянут и блекнут. А послать цветы захворавшему другу — дурнее знака и не придумать[60].

— Ах, ваши несчастные в больницах лишены такого утешения! — заметила мисс Хелен. — А ведь Япония — страна цветов!

Я удивилась и промолчала; чуть погодя меня отвлёк от раздумий вопрос.

— О чём вы думали, когда я пришла, а вы сидели так тихо с этим большим свёртком на коленях? Вы были похожи на очаровательную, изящную, колоритную лоточницу.

— Вряд ли лоточницу посещают такие мысли, — ответила я. — А я смотрела на висящий конец цепи моста и вспоминала об одном японском влюблённом, который давным-давно пересёк такой мост девяносто девять раз, чтобы покорить сердце возлюбленной, а на сотый раз не увидел, что мост поднят, — тогда бушевала метель — свалился в ров и погиб.

— Как печально! — вскрикнула мисс Хелен. — А что же его несчастная возлюбленная?

— Из-за неё всё и вышло, — ответила я. — Она была тщеславная, честолюбивая, углядела возможность завоевать любовь некоего вельможи и тотчас же охладела к бедному юноше, велела слугам не опускать мост в тот день, когда несчастный влюблённый рассчитывал прийти к ней с победой.

— Уж не хотите ли вы сказать, что это создание хладнокровно его погубило?

— Он погиб из-за метели, — возразила я. — Та девушка была ветреница, но всё-таки не злодейка. Она полагала, что юноша увидит поднятый мост, догадается о её ответе и уйдёт.

— Да уж, наши девушки, видит бог, порой ведут себя ветрено, — сказала мисс Хелен, — но ни одна американка так сроду бы не поступила. Эта девушка — настоящая убийца.

Такой прозаический взгляд на романтическое предание меня изумил, и я поспешила добавить, что госпожа Комати стала монахиней, провела жизнь в паломничествах по храмам и молитвах об усопших. На склоне лет она немного повредилась рассудком, поселилась как