Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

Усть-Лабинскую, которая находилась в семи верстах от нашей Некрасовской станицы. Прибыли с рассветом в нашу станицу, где пробыли один день и 6 марта, до 200 казаков, во главе с есаулом Збронским – двинулись на юг и, за рекой Лабой – влились в Корниловский конный полк и находились в нем до капитуляции Кубанской армии».

Так написал мне подхорунжий И.Г. Васильев – кадровый взводный урядник 1-й Кубанской пластунской бригады генерала Пржевальского, георгиевский кавалер трех степеней Великой войны.

Это, видимо, они, некрасовские казаки, пошли так молодецки в конную атаку на красных на наших глазах, в районе своей станицы, с храбрым есаулом Збронским, нашим старым Корниловцем и потом сотенным командиром во 2-м Кубанском Партизанском полку своего станичника полковника Соламахина, корпуса генерала Шкуро. Мы тогда отступали вместе, «от Воронежа и до Кубани», находясь в рядах 1-й Кавказской казачьей дивизии.

Было сыро в природе. Стояла жидкая грязь. К обеду наш корпус вошел в станицу Ново-Лабинскую. Как не похожа была эта маленькая станица на наши большие, что остались на том, правом берегу родной Кубани! Бедность сквозила во всем. Редко попадались дома «под жестью». Бедные постройки. Во дворах мало амбаров. Непросохшая грязь еще более подчеркивала непрезентабельность станицы и толкала душу на грустные размышления.

Находясь в своей квартире, слышу зурну, тулумбас, тарелки и лихую, с зычным подголоском, казачью песню. Быстро выскакиваю на крыльцо и вижу небольшую колонну конных казаков в черкесках с красными башлыками за плечами. Они пели какую-то веселую песню, и чисто по-линейски – образно и сноровисто, словно мы и не отступаем «в неизвестность». Меня это удивило. Даже в моем 1-м Лабинском полку после сдачи Кавказской уже не слышно было песен. Как это случилось – не знаю. Безусловно, произошел психологический перелом в умах всех, и уже и сами командиры не вызывали, как бывало, бодрящим возгласом: «Песенники, вперед!»

Потом казаки-ординарцы говорили, что «то прошли шкуринцы». Но мне казалось, что это проходили сотни 1-го Линейного полка. «Шкуринцев», как таковых, тогда в том районе не было. 1-й и 2-й Кубанские Партизанские конные полки были расформированы при мне еще в станице Невинномысской, по нашем приходе-отходе «от Воронежа», а 1-й и 2-й Хоперские полки, как основные «шкуринцы», находились в это время в 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева, отступавшего по маршруту Ставрополь – Невинномысская – Майкоп.

За Лабой-рекой. В черкесском ауле

С утра 6 марта красные появились в виду станицы. Это было неожиданно. Корпус немедленно снялся, перешел Лабу и двинулся на юг, в черкесские аулы. 1-му Лабинскому полку приказано было быть в арьергарде и, перейдя Лабу, охранять переправы через нее.

Капитальный чугунный мост красного цвета через Лабу был уже взорван кем-то до нас. Он всей своей тяжестью, как-то беспомощно осел в воду только в южной своей оконечности, но не потерял вида. По небольшим каменьям и голышам полк перешел реку вброд. Глубина доходила до животов лошадей. Без затруднений прошли вброд все пулеметные и санитарные линейки.

Правый берег Лабы здесь был высок, а левый – сплошная сырая луговая равнина, проросшая камышом и кустарниками.

До обеденного времени было спокойно. Красные, видимо, сосредотачивались. Неожиданно затрещал ружейный и пулеметный огонь с их высокого берега, который становился нетерпим. Вдруг с главного участка сорвалась 4-я сотня умного и доблестного есаула Сахно и рассыпанным строем, широкой рысью, пошла на юг, подгоняемая уже шрапнельными разрывами.

Сбив сотню с главного участка, красные перенесли свой огонь на весь полк. Сопротивляться было и нечем, и бесполезно. При полку не было артиллерии, и стрелять по своей же казачьей станице, где засели красные, было недопустимо. Красные били нас артиллерийским огнем сверху, а казаки, прижавшись на окраинах пролесков, ждали, когда шрапнель противника стукнет окончательно «по макушкам».

Начались потери в людях. 4-я сотня оставила труп убитого казака, не имея возможности подобрать его. И, потеряв охрану главной переправы, полк лавами, широкой рысью, пошел на юго-запад, подгоняемый шрапнельным огнем почти прямой наводкой.

Навстречу полку, по дороге, скачет небольшая группа всадников. Потом она остановилась. От нее отделился один человек и скачет нам навстречу. В нем я узнал генерала Науменко. Он в одной гимнастерке.

– Храбрые Лабинцы-ы!.. НЕ ОТСТУПА-АТЬ!.. Вперед за мною-у! – выкрикнул он.

– Почему Вы отступаете, Елисеев?!. Вперед!.. Надо удержать равнину перед аулами! – говорит он мне.

Я ему четко докладываю, что красные расстреливали полк сверху, как хотели, и единственное спасение было – отойти назад.

В это время на широких рысях подошел начальник штаба корпуса полковник Егоров с несколькими ординарцами и, как-то загадочно посмотрев на меня, обратился к генералу со следующими словами:

– Вячеслав Григорьевич, поедемте назад. Пусть Елисеев тут сам распоряжается. Да и обед наш еще не закончен.

К моему удивлению, генерал сразу же согласился с доводами Егорова, громко поблагодарил «славных Лабинцев за боевую работу», и все они наметом пошли назад, к аулам.

Сбив нас на переправах и отбросив от них, красные не пошли за нами в полуболотистую равнину, и я с арьергардным полком, простояв полдня под их артиллерийским огнем, отошел в Ульский аул.

Об этих днях написал мне коренной Лабинец М.Г. Енин, казак станицы Урупской, следующее: «Всего этого – я участник. Плыть через Кубань мне не пришлось, потому что я переходил ее через мост с пулеметами. Перейдя на левый берег, там был камыш, и там мы залегли. Большевики нас заметили и стали обстреливать из артиллерии, и рядом со мною был убит казак стаканом от шрапнели, и этим же стаканом была убита лошадь под другим казаком. Имена их не помню. После этого мы пошли на Царский Дар».

Здесь Енин путает. Этот бой происходил на левом берегу Лабы, как я описываю, но не на левом берегу Кубани. Там боя не было.

«А помните ли бой под селом Садовым?» – добавляет он. Отвечаю: отлично помню, и это будет описано.

Письмо заканчивается так: «Много можно говорить, но письмо малое. Но славный мой 1-й Лабинский полк был один из храбрых и переносил на своих плечах великие тяжести и без ропота. Мы были молоды тогда, и своих предков мы не посрамили. Мы делали все, что было в наших силах, и даже больше. Царство небесное храбро погибшим за Край Родной и честь и слава еще живущим. 1-го Лабинского полка, подхорунжий Михаил Енин».

В настоящее время подхорунжий Енин числится в рядах Кубанского Гвардейского дивизиона. Тогда ему было 20 лет от рождения. В своем полку он был безотлучно,