«Время молчания прошло!» Пять веков Реформации в меняющемся мире - Коллектив авторов -- История

допросы, призванные выявить их подлинные убеждения[529], вызвали волну возмущения не только той части духовенства, которая симпатизировала пуританским идеям, но и провинциального дворянства, недовольного тем, что нередко самые образованные и ревностно исполнявшие свои обязанности священники отрешались от приходов. Правомерность присяги ставили под сомнение юристы общего права и высокопоставленные государственные деятели: восемь членов Тайного совета обратились с посланием к Уитгифту с просьбой прекратить преследования священников, а Уильям Берли пытался убедить королеву в том, что деятельность архиепископа и Высокой комиссии воспринимается обществом не иначе, как попытка ввести в Англии инквизицию «римского образца». Тем не менее, королева приняла сторону Уитгифта, будучи уверена в том, что, требуя упразднения иерархической структуры духовенства, во главе которой стоял правящий монарх, пуританское движение представляло собой угрозу ее власти.

В 1580 — начале 1590-х гг. парламент стал ареной бурных дебатов по поводу положения в церкви. Пуританские проповедники, лидеры движения «классов» пытались объединить усилия со своими единомышленниками, представлявшими в парламенте местные сообщества, чтобы, с одной стороны, добиться прекращения преследований, а с другой — обратить внимание на неудовлетворительное состояние значительной части англиканского клира[530]. По призыву синода пуритане начали массовое обследование приходов, показавшее, что во многих случаях священники оказывались малообразованными и небрежно относились к своим обязанностям, некоторые сосредоточили в своих руках сразу несколько церковных приходов, в результате чего подолгу не появлялись среди своей паствы (явления, известные как «плюрализм» и «нон-резидентство»). Жалобы на столь нетерпимое положение пуритане оформляли в виде петиций, которые передавали депутатам парламента, стремясь превратить последний в рупор критики епископальной церкви и духовенства.

Когда в 1584 г. была созвана очередная сессия парламента, королева предельно четко сформулировала свой запрет касаться вопросов веры[531]. Одним из тех, кто присутствовал на церемонии открытия, был личный секретарь и зять королевского советника У. Майлдмэя, Уильям Фитцуильям, который вел подробный журнал сессии. Он оставил ряд весьма ценных наблюдений над коллективными реакциями коммонеров. Выслушав ответ королевы на петицию палаты общин о даровании свободы высказываться, Фитцуильям сделал в журнале следующую запись: «Сочли весьма странным, что …палата может быть ограничена в чем-то, но в особенности — в выступлениях или выдвижении предложений касательно того, что …раньше очень часто брало начало именно здесь, я имею в виду дело религии»[532]. В подтверждение тому, что в былые времена парламент неоднократно участвовал в обсуждении церковных вопросов, автор привел внушительную подборку обнаруженных им в парламентских свитках прецедентов эпохи Реформации Генриха VIII и Эдуарда VI (в частности, акты об аннатах, об апелляциях английского духовенства в Рим, о ересях и др.). Он не преминул отметить законы Марии Тюдор, отменявшие реформационные статуты ее отца и брата, а также случаи, когда парламент занимался церковными делами уже при Елизавете. Фитцуильям методично перечислил акты елизаветинских парламентов, восстанавливавшие юрисдикцию короны в церковных делах и подтверждавшие права королевы как главы церкви, вводившие вероучительные статьи и единообразие богослужения, приводившие духовенство к подчинению, и другие[533]. Как направленность его исторических изысканий, так и сама тональность записей не оставляют сомнений в том, что в лице Фитцуильяма мы имеем дело с человеком, полагавшим, что палата общин могла поднимать и обсуждать любые вопросы, касающиеся церковной политики.

Подобные настроения были широко распространены среди депутатов: как выяснилось впоследствии, королевский запрет не возымел на них никакого действия. Первым пробным камешком стал законопроект о более строгом соблюдении субботнего дня, предложенный на обсуждение в палате общин 27 ноября[534]. Поскольку билль касался вопросов, относившихся к сфере действия канонического права, он явно затрагивал прерогативу короны, и, тем не менее, коммонеры приняли его к обсуждению. 14 декабря сторонники углубления церковной реформы начали массированное наступление[535]. Т. Люси, Э. Диммок и Д. Гейтс в мрачных красках живописали состояние духовенства в их графствах, где талантливых и ученых проповедников изгоняли с кафедр, в то время как недобросовестные и коррумпированные священники сохраняли свои должности. Целью явно спланированной кампании было побудить палату, благожелательно внимавшую им, обратиться к королеве с петицией об исправлении положения[536].

В атмосфере всеобщего попустительства нарушителям королевской воли эстафету подхватил Питер Тернер, предложивший на обсуждение некие «книгу и билль». Вышеупомянутая книга была ни чем иным как женевским молитвенником, а билль предполагал упразднение епископата и введение в церкви выборных старейшин-пресвитеров. Это звучало слишком радикально и не могло не вызвать вмешательства королевских советников, Фр. Ноллиса и Кр. Хэттона, убедивших палату не принимать эти тексты к обсуждению. По-видимому, меры, предложенные Тернером, показались преждевременными и большинству палаты. Что же касается идеи о петиции к королеве по поводу духовенства, то коммонеры вернулись к ней уже 16 декабря. Заслуживает внимания тот факт, что инициатором новой дискуссии был У. Майлдмэй, предложивший создать комитет для работы над петицией[537]. По-видимому, как и другие члены Тайного совета, пытавшиеся противостоять политике Уитгифта, он следовал общей для них стратегии постоянного давления на архиепископа и королеву, как со стороны коммонеров, так и лордов. В данном случае представляет особый интерес то, что советник государыни прямо подталкивал палату к нарушению королевского запрета. 21 декабря текст был готов и передан лордам, одобрившим его[538]. Однако в верхней палате предусмотрительно решили, что не следует раздражать государыню неуместными инициативами и лучше заранее ознакомить ее с содержанием предлагаемого билля. Пока лорды ждали ответа, в нижней палате пуритане предприняли еще одну атаку: У. Стоутон, Э. Льюкенор и Дж. Мор представили очередную подборку петиций о неудовлетворительном состоянии духовенства не местах.

Реакция королевы была отрезвляющей: она пообещала заняться исправлением наиболее вопиющих недостатков, поскольку это входило в ее компетенцию как главы церкви, не прибегая, однако, к советам и помощи парламента и парламентскому законодательству[539]. Архиепископ Кентерберийский со своей стороны дал ответ на каждый пункт петиции, отвергнув большинство из них[540].

Коммонеры не скрывали своего недовольства. Одним из тех, кто выразил его самым решительным образом, был секретарь Тайного совета Роберт Бил, убежденный сторонник продолжения реформ и подчинения церкви парламентскому законодательству. По его словам, за всю историю «ни один государь… и ни один подданный не давал столь неудовлетворительного и оскорбительного ответа», как Уитгифт[541]. В том же духе, что и Бил, высказывались многие[542].

25 февраля палата общин постановила провести слушания по поводу ответа, данного архиепископом, а также правомерности требования присяги ex officio. Тут же был предложен и заслушан билль, направленный на ограничение власти архиепископов Кентерберийского и Йоркского и предлагавший, чтобы отныне епископы приносили присягу на верность государыне в королевской канцелярии, в то время как их каноническая