Русь и норманны - Генрик Ловмянский

славян в целом. Со временем первоначальное, более узкое географическое значение названия русь было забыто; видимо, было забыто и его классовое значение» (с. 203). Так эволюционировало содержание термина внутри страны, но было еще одно значение, которое временно распространилось за ее пределами и было связано с норманнами.

«Очевидно, серьезная ошибка старых антинорманистов заключалась в том, что они искали славянские корни в скандинавских названиях, известных по источникам, касающимся Руси, и таким образом компрометировали свои, другие, иногда справедливые положения, перемежая их с ненаучными, дилетантскими. Эта ошибка ушла в прошлое. Мы не отрицаем того, что русский престол заняла династия скандинавского происхождения, но и не считаем, что это обстоятельство предрешило образование скандинавами Древнерусского государства», — правильно пишет X. Ловмяньский и приводит примеры неоднократного использования иноземных династий господствующими классами других стран (с. 204).

Относительно состава самого господствующего класса Руси источники позволяют утверждать, что в него входили и норманны; это следует не только из греческих и арабских данных, но и из договоров 911 и 944 гг.

Верно, что имена участников этих договоров в значительной мере скандинавские, но отсюда (как и от скандинавских — «русских» названий порогов Днепра, известных императору Константину от норманнов — купцов, подвластных Руси) еще далеко до признания правоты норманистов. В договоре 911 г. перечислены послы, они скандинавы; в договоре 944 г. и среди 25 доверителей — большинство скандинавы. Но дело в том, что они представители не союза завоевателей Руси, как полагают норманисты. Они лишь дипломатические агенты Русского государства, «всех людей» Русской земли, как сказано в источнике, т. е. государственной территориально-политической организации страны, ее многочисленного русского, а не скандинавского правящего класса. В этих дипломатических источниках, таким образом, перечислена лишь ничтожная часть последнего.

Скандинавские имена носят только некоторые представители трех немногочисленных групп класса: правящая династия, послы правящей династии и купцы; но это ничего не говорит о составе основной, наиболее многочисленной группы — славянских землевладельцев, бояр, которые, что бы ни думали норманисты, были действительно правящим классом в государстве. От X–XI вв. летописи сохранили около десятка имен представителей этого класса: из 11 имен здесь уже лишь 3 варяжских, и то относящихся к воеводам и кормильцам., которые тогдашней знатью охотно брались из среды варягов. Источники, таким образом, не дают даже формальных оснований утверждать, что варяги численно преобладали в господствующем классе.

Общие выводы из книги таковы. Роль варягов различна на разных этапах их экспансии на Русь. На первом этапе (до третьей четверти X в.) они выступали «прежде всего в роли купцов, благодаря присущей им ловкости в торговых делах, знанию чужих стран, что облегчало им и выполнение дипломатических функций. Их знания и опыт в военном деле, а особенно в навигации использовало Русское государство. Была призвана на престол скандинавская династия, ославяненная, как представляется, уже во второй половине IX в. или к моменту прибытия в Киев Олега, которого, очевидно, можно считать связанным с Игорем и Ольгой» (с. 228).

Источники не подтверждают взгляда, будто норманны играли на Руси роль, подобную конкистадорам в Америке, не подтверждают они и мнения, будто норманны «дали толчок экономическим и социальным преобразованиям и организации государства» (с. 228).

На другом этапе экспансии (с последней четверти X в.) роль норманнов на Руси стала иной. «Их место в торговле уменьшается, зато русские князья, в особенности новгородские, охотно прибегают к помощи варяжских отрядов» (с. 229), которые составляют особые военные единицы, чего на первом этапе не наблюдалось. Термин «варяг», обозначавший купца, стал означать наемного воина. «Использовали князья варягов и в целях административных». Теория норманнского происхождения Руси и ее государства «в историографии была явлением закономерным до тех пор, пока доминировал интерес к политической истории и пока сам исторический процесс представлялся как результат инициативы отдельных личностей, династий, а роль народных масс игнорировалась. Этот методологический изъян стал, однако, препятствием для надлежащего анализа источников, значение которого выяснилось впервые лишь в условиях отношения к прошлому как к единому процессу и тщательного учета в исследованиях всех, а не только некоторых сторон бытия» (с. 229).

Таково содержание этого труда X. Ловмяньского. Конечно, исследователь не решил окончательно всех вопросов, но путь, которым он шел, как подтверждают его собственные работы и исследования советских медиевистов[10], был верен.

Мне довелось близко узнать этого ученого, несомненно крупнейшего медиевиста наших дней, и в течение тридцати лет переписываться, встречаться с ним то в Варшаве и Познани, то в Москве. Скромнейший человек, великий доброжелатель, готовый тотчас помочь своими огромными знаниями каждому, кто всерьез посвятил себя науке. Внешне типичный кабинетный ученый, X. Ловмяньского отнюдь не анахорет, а пытливый мыслитель, отлично сознающий меру ответственности не только медиевистов, но и историков вообще за воспитание в каждом народе правильного представления о его месте в мировой истории.

Изданием на русском языке книги X. Ловмяньского «Русь и норманны» советская общественность не только высоко оценивает этот труд, посвященный глубоко аргументированной защите национального прошлого славянства от наветов панъевропеистов и реваншистов, но и отдает дань уважения ученому, ветерану и поборнику нерушимой дружбы между народами Польши и СССР, между всеми братскими славянскими народами.

В. Т. Пашуто

ВВЕДЕНИЕ

Большой интерес, который вызывает в научной литературе определение места норманнов в истории Европы раннего средневековья, следует в значительной мере отнести па счет двух одновременно протекавших процессов: усиленной скандинавской экспансии и становления в Европе феодального строя вместе с образованием на ее территории тех государств и народов, которые существуют — независимо от исторических перипетий — и по сей день. Норманны появились на исторической арене в переломный для европейских народов период. При этом их экспансия, усиливавшаяся со второй половины VIII в. и продолжавшаяся в больших масштабах всеми скандинавскими народами в течение 300 лет, достигла исключительного пространственного размаха, охватив все прибрежные районы Европы, от Гебридов и Ирландии до Византии, от Севильи и Тулузы до Ладоги. Не раз они проникали и в глубь континента. Формы норманнской экспансии были весьма разнообразны; проявлялась она во многих областях экономической, военно-политической и культурной жизни. Оказывала ли эта в значительной мере разрушительная деятельность глубокое влияние на внутреннее развитие Европы, па происходящие там коренные социально-экономические преобразования? На этот вопрос паука давно ищет ответ и одновременно пытается установить, какие из своих институтов страны, подвергшиеся скандинавской экспансии, восприняли от викингов, а какие получили благодаря своему внутреннему развитию пли иным факторам{2}.

Настоящая работа касается только одного аспекта норманнской проблемы, правда, вызывающего наибольшие сомнения и наиболее дискутируемого в научной литературе. Речь пойдет о переплетении норманнской проблемы с иной, более важной — проблемой генезиса славянских государств, внешние же факторы не ограничиваются лишь участием норманнов в