Моя милиция - Хайдар Халикович Яхъяев

он должен был бы сидеть в сквере, но пока восемь пройденных километров ничего не дали. Они будут идти еще пять километров до разъезда, и если ничего не найдут, то пройдут этот же путь пешком обратно, для контроля. И Андрей, который не был злым человеком, теперь ненавидел эту крашеную подлую бабенку, из-за которой он не может вовремя оказаться около жены.

А Алла, сидевшая под замком, вначале нервничала, а теперь даже рада была, что ее долго не тревожат. В первые минуты она не могла спокойно обдумать случившееся. Только одна горячечная и безумная мысль билась в ней: если бы вернуть ту злосчастную минуту, когда она погорела, чтобы предотвратить случившееся. Теперь же о той минуте Алла не думала, но зато хорошо обдумала дальнейшее. Много ли они знают, и что именно? И как с ней будут говорить? Клыч не мог ее заложить, не такой он... Значит, и ей о Клыче надо помалкивать. Получится групповщина, а это ни к чему — срок подлиннее подкинут. Не могут они знать о ней ничего, кроме самого факта в вагоне. А тут она найдет, что сказать. Да, потратилась в Москве, едет без копейки, а просить противно. А тут эта старуха с сумкой, полной денег. Не удержалась. Что ж, согласна на любое наказание. Отработает свое, в своем проступке раскаивается.

То, что этот старший лейтенант такой хмурый, озабоченный, даже хорошо. У таких, видно, ума не густо. Ну хорошо, она попалась. В конце концов, ее же задержали только при попытке, кража ведь даже не состоялась. Мало ли что могло произойти? Кому-то что-то показалось, только и всего... А умная женщина способна на многое. И говорить она может так, чтобы все смешалось в голове у этого провинциального детектива, может и слезу пустить. Женские слезы иногда удивительно меняют дело. Может, наконец, состроить глазки, на что когда-то один зеленый лейтенантик клюнул.

Алла успокоилась и теперь даже с нетерпением ждала уровца. В ожидании событий она потребовала у дежурного дать умыться. Тот проводил ее к колонке во дворе и она с удовольствием умылась, потом перед тусклым зеркалом под настороженным взглядом юного дежурного тщательно уложила прическу, подкрасилась, поправила ресницы. Строгости в этой Тьмутаракани не ахти какие, если ей дают возможность наводить туалет. В камере она подняла повыше юбку, чтобы лучше открылись колени. А уровец не шел.

— Дежурненький, где же ваш начальник? — спросила Алла через дверь, уже поняв, что этот малец настолько недавно в милиции, что будет стараться стеречь ее особенно строго, и покрутить ему мозги не удастся.

— Не знаю. Когда приедет — вызовет.

Сиротин появился в девять часов вечера, усталый и еще более хмурый.

— Ах, товарищ капитан! Уж решайте скорее мою судьбу, — Алла села, заложив ногу на ногу. Капитаном она назвала этого чурбака, чтобы польстить ему, словно невзначай.

— Успеем решить. Утром я передам вас следователю. А пока отдыхайте до утра.

— Ах, капитан, уж лучше к одному концу, — Алла капризно изогнула губы.

— А к какому же концу, гражданочка? — Сиротин сел за стол, по-крестьянски сложив руки на столе. — В вашем деле конец один. Рано или поздно. Неужели же вам это не понятно?

— Ах, да что вы можете знать о моем деле? — Алла старалась за этой невинной беседой выяснить, что о ней известно.

— В меру необходимых мне данных, — сухо ответил Сиротин и вышел из комнаты, не обратив никакого внимания на ее открытые колени, на томный голос и недвусмысленные взгляды. Алла прикусила губу. Этот формалист насторожил ее.

А «формалист» широким шагом шел по ночному городу к больнице, где он тоже был нужен...

Следователь Калинин показался Алле вполне мирным, домашним, этаким уютным папашей. Одет попросту, брючки на ремешке, на ногах сандалии. Лицо круглое, с маленькими глазками, розовая лысинка и голос с хрипотцой. Поглядывает с улыбочкой:

— Что же это, красавица, а? Да ты не отворачивайся, не отворачивайся, а слушай. Чего ж ты это людей обижаешь?

Он укоризненно покачал головой, придвинул дело, поковырялся в нем, со вздохом отодвинул:

— Рассказывай все, как дело было. И тебе, и мне будет полегче.

Алла сразу прикинула, что этого добрячка она сумеет заморочить.

— Ой, вы понимаете! Такое наслоение недоразумений. Я очень сожалею, но там, — Алла показала на папку с делом, — все совсем не то, что было на самом деле. Даже и близко к правде нет ничего.

По ее рассказу получалось, что и кражи не было, и деньги-то ей ни к чему. Просто она договорилась с одной попутчицей перекупить у нее норковую шубку. А свои деньги у Аллы на книжке... Одним словом, она хотела одолжить. Да-да, именно одолжить. А соседка ее не поняла, подняла шум.

Калинин слушал ее внимательно, даже голову склонил набок, помаргивал добрыми глазами.

— Это ж зачем врешь мне, старику? — искренне огорчился он. — Ну да бог с тобой. Я-то поначалу думал, откровенно поговорим. Давай для начала свою фамилию, имя.

Он придвинул бланк допроса. Алла почувствовала, что где-то сфальшивила.

— Фамилия? Алла Целинная.

— Даже вот так? Целинная?

— Разве над фамилиями можно смеяться?

— Что вы, разве я смеюсь? Простите, пожалуйста. А специальность какая будет?

— Геолог.

— Ага, институт, значит, кончали?

— Да, кончала.

— Понятненько. Значит, в пределах «морского боя» и «балды» образование есть?

Алла непонимающе посмотрела на следователя. Но тот, хмыкнув, опять уткнулся в дело.

— Если вы, гражданка Целинная, больше ничего не имеете сообщить, то давайте отдохнем. Что-то голова разболелась, да и перекусить больно охота, — миролюбиво сказал Калинин, поднимаясь из-за стола.

В столовой он отыскал старшего лейтенанта Сиротина, поставил свой обед, сходил за ложкой и вилкой.

— Что-то спину разломило, к дождю, видать. Как жинка, Андрей Романыч?

— Ни хуже, ни лучше. Замедлился процесс, но и улучшения нет.

— Даст бог, на поправку пойдет. А наша мадам вовсе не студентка, никогда ею не была. Нюхом чую. Все же запрос в Новосибирск сделаю, в институт.

— Да важно ли это — училась, не училась?

— Очень даже важно, Андрюша, — Калинин аккуратно сложенным платочком вытер рот. — Если не училась, то диплом «темный», и трудовая. Такую липу делают не для спортивного интереса. Прикрыться, вот какие пироги.

— А сумочка? Петр Алексеевич, сумочка!

— Это дело еще доказать надо, что сумочка ее. Будь спокоен, и