Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

— Ты как всегда во время! — разгоряченный утренней пробежкой Дима упал на скамью рядом с ней.

— Настя! — окликнула женщина, — к реке не подходи!

Та помахала им рукой и кивнула, снова начиная исследовать огромные глыбы парка.

— Ну как пробежка? — спросила Альбина, не глядя на Диму.

— Отлично. И передали тебе, между прочим, — он с трудом перевёл дыхание, — что ты лентяйка, безвольная и абсолютно испорченная хорошей погодой.

— Лучше бы мне пирожок передали, — фыркнула она, скосив на него взгляд и улыбнувшись краем губ. В глазах сверкнула прежняя ирония — та, которую он знал и любил.

— Держи, — торжественно произнёс Дмитрий, доставая из рюкзака аккуратный бумажный пакет, от которого тут же потянуло невероятным, домашним запахом ванили, масла и корицы. Вслед за пакетом появился и небольшой металлический термос. — Переходим сразу ко второму пункту повестки: чай с пирогами.

Альбина рассмеялась, но угощение взяла.

— Почему здесь, Аль? Почему не в офисе? — спросил Ярославцев, откусывая кусочек.

— Потому что выходной, Дим. И у нас тоже, — ответила она. Помолчала, пережёвывая мягкое воздушное тесто с тающей во рту начинкой. — И потому что то, что я тебе расскажу…. Сильно личное. И касается только тебя и меня. И ее, — она кивнула на девочку, которая впервые за этот месяц улыбалась.

Они молча сидели рядом, погружённые каждый в свои мысли, наблюдая, как Настя, изредка бросая в их сторону любопытные взгляды, с увлечением собирает в ладони солнечные одуванчики, постепенно складывая их в пышный, немного неуклюжий, но удивительно живой букет.

— Она совсем не похожа на Эльвиру, — внезапно нарушил тишину Дима, его голос прозвучал чуть глуше, чем обычно, будто он всё ещё не решался вслух признать эту мысль. — Элька бы ни за что не стала возиться с цветами… Она бы больше переживала за то, как сядет платье. Настя скорее напоминает тебя… Ту, прежнюю. Помнишь, как ты плела для нас венки? Белые, жёлтые… ты даже в плетение одуванчиков умудрялась вкладывать душу.

Альбина невольно улыбнулась — мягко, сдержанно, словно позволила себе роскошь, от которой давно отучилась: вспомнить своё детство. То самое, которое, несмотря ни на что, было свободным, солнечным, пропитанным ароматом трав и звоном жизнерадостного смеха. Летние дни, когда всё казалось возможным — потому что отец был рядом: сильный, спокойный, как скала, несокрушимый. Тогда на её плечах ещё не лежал груз решений, не тянули вниз чужие ожидания и обязательства.

— А ещё ты, рискуя поцарапаться до локтей, лезла в самую гущу малинника, чтобы найти самые спелые и крупные ягоды, — продолжал Ярославцев, не сводя с неё взгляда. — И ныряла за раками, не задумываясь, что в воде темно и холодно. Алька, ты была отчаянно смелой, жизнерадостной… такой настоящей.

— Только с тобой, — произнесла она с грустной теплотой, которую может подарить лишь воспоминание о человеке, в чьём присутствии было позволено быть собой. — С остальными… мне всегда было сложно.

Она сняла тёмные очки, словно сбрасывая защиту, отгораживавшую её от слишком яркого света — не столько солнечного, сколько внутреннего. Её глаза, открытые, серьёзные, встретились с его взглядом.

— Дим… Мне нужно, чтобы ты поехал в наш город.

Он вздохнул, потер переносицу, как будто хотел встряхнуться, проснуться, проверить, правильно ли он услышал.

— Ого, — тот потер переносицу. — Вот это новости. Зачем?

Женщина медленно достала из сумки маленький фотоаппарат, по типу мыльницы, включила его и показала спутнику несколько снимков.

Белая, тонкая детская поясница, перечеркнутая багровым шрамом, бедра, покрытые мелкими белыми точками — следами ожогов.

Дмитрий побелел, не смотря на жару.

— Что это? — тихо спросил он, внимательно рассматривая снимки.

— Я сделала их сегодня ночью, Дим, — ответила Альбина. — Специально снимала на портативную камеру без доступа к интернету — они не должны никуда уйти ни в коем случае. Их нет на моем ноутбуке, нет ни на одной флешке. Сейчас сотру их и здесь. А теперь, Дим, сообрази, это как нужно было ударить ребенка, чтобы рассечь ей поясницу до келоидного рубца? И даже не лечить его?

Лицо Ярославцева было похоже на маску из гнева, недоверия и злости. Он снова и снова листал снимки, не в силах поверить глазам.

— Ожоги… они… Аль…. Это похоже на…. Да, бл….

— На следы от сигарет? Да. Я тоже так подумала. Характерные, да? Но они старые…. Просто кожа у нее слишком нежная, поэтому следы остались. А еще, Дим…. Мы думали, что она писается в кровать ночью от стресса: болезнь матери, угроза потери бабушки, переезд…. Нет, Дим. Она боится идти ночью в туалет. Ее трясет от страха, что нужно выйти из комнаты. Это как установка. Страх и правила.

Ярославцев откинулся на спинку скамьи с вздохом, больше похожем на сдержанную злобу.

— Кто? Кто это мог сделать?

— Вот это мне и надо, чтобы ты выяснил. Дим, девочка…. Явно было что-то в ее жизни, чего быть не должно! Я… не могу поверить в то… что… — Альбина встала со скамейки, не в силах сидеть.

— Думаешь… — синие глаза Дмитрия стали холодными-холодными, — ее… с ней…. Ее…. Могли….

— Не знаю… — холодные, липкие слова прилипали к губам. — Не думаю… Тогда бы она… боялась сильнее… всех… но… Дим, я не врач! Не психолог, не психиатр, не терапевт…. Я показала и рассказала тебе то, что увидела сама…. По уму нужно идти к врачам, обследовать ее…. Но сейчас… когда Ярослав постоянно на шаг впереди меня… Дим… я не уверена, что на этот раз могу выиграть…. А она зачем-то нужна ему…

Ярославцев тоже вскочил со скамьи.

— Аля! До чего мы дошли?! Ты его сейчас обвиняешь… сама хоть понимаешь в чем?

Альбина закрыла рот рукой, стараясь сдержать эмоции. И боль, и страх, и невероятное притяжение.

— Дим, а что мы знаем о нем? Что мы вообще знаем об этом человеке? — она и сама не верила, что произносит эти слова вслух. Выдавливает их из себя, как крючки — по живому, с мясом. — Он хочет заполучить Настю… он постоянно опережает меня, но при этом не бьет наповал. Останавливается в шаге до… не доводит удар до конца! Ощущение, что мы нужны ему обе: и я, и она. Зачем? Откуда такая одержимость? Ты бы стал называть почти незнакомую женщину "любимой"?

— А может, Аль, — вздохнул Дима, — все намного проще? Может… он действительно тебя любит?

— О боже, Дим…. Не сходи с ума. Ярослав слишком расчетлив для любви. Семь лет он и не