Незнакомцы - Мария Анатольевна Акулова

Я не люблю свое прошлое. Свое настоящее тоже.

Я ни с кем ни то, ни то не обсуждаю.

Минуя верхние ребра ныряю под них. Место для первого тату я выбрал не потому, что оно казалось мне эстетичным.

Я перекрывал оставленный ножом шрам.

Вжимаю пальцы Лолы себе в бок и отпускаю. Она смотрит вниз. Чувствует неровность. Гладит ее. Обводит знак.

— Это руна?

— Да.

— Какая?

— Гебо.

— А что значит? — Зеленые глаза поднимаются к моему лицу. Она спрашивает жадно. Жадно хочет меня знать. Зря ты это, мажорка.

— Она символизирует сделку.

— С дьяволом? — Улыбается. И я бы тоже в ответ улыбнулся, но… Почти.

Заставляю губы дернуться вверх, а её внимание снова привлекают расплывшиеся давно чернила.

— Это сделка, по которой я себя продал.

Сам понимаю, что звучит жестоко. Испуганный взгляд взлетает вверх. Я верю в её искренность, страх и сожаление, но Лола даже не подозревает, какая между нами пропасть.

Лучше бы ты послала меня нахуй во второй раз и осталась со своим мажором. А вдруг у него получилось бы распетляться? А вдруг он и тебя с собой взял бы? Я даже не против…

— Как это "продал"?

Теперь я улыбаюсь уже легче. В её розовом мире честного непонимания отлично жить. Жаль, что он совсем недолговечный.

— Я из неблагополучной семьи. Из очень неблагополучной. Мать пила. Отец сначала сидел, потом умер. У матери менялись ебари. Бывали такие, кто её лупил. Они вместе пили, дрались. Я сбегал. Возвращался. Снова сбегал. Учился хуево. Было вообще не до школы. В пятнадцать ушел с концами. Чтобы жрать нужны были бабки. Легально получать их у меня не получилось бы…

— Что ты делал? — Я все жду, когда в её глазах появится осуждение или брезгливость. Но нет. Она хмурится. Растеряна. Вот сейчас наконец-то осознает, что нихуя обо мне не знает. Ладонь прижимается к руне, её закрывая. Мне кажется, кожа горит.

Меня тогда пырнули ножом. Все в рассыпную, а я не смог убежать.

За грудиной — поднявшая голову старая злость, которую я спрятал под безразличным фатализмом.

— Я делал всё для одной банды. Таскал сумки, пакеты, конверты, и мне было похуй, что там. Передавал приветы, поджигая тачки и разбивая окна кирпичами. Для развлечения тех, кто в иерархии выше, участвовал в боях. Я был расходником. Мне никто не обещал защиту.

— И тебя поймали?

— Меня слили.

Спальня продолжает пахнуть нами, моей похотью и её чувствами. Но я сам прекрасно понимаю, что атмосфера меняется. Воздух вокруг меня электризуется. Лоле страшно. Она силой заставляет себя держать руку на месте, а я чувствую легкое ебучее отмщение.

Сквозь безразличие просачиваются хотя бы злость. Сука. Нельзя.

— За тебя не вступились?

Мотаю головой. Вступиться — это слово из вашего, благополучного, мира. А на меня повесили всё, что можно было повесить. Мне светило пятнадцать ебаных лет, из которых я успел "наработать" может быть на пять. Ко мне никто не пришел. От меня открестились.

"Зло" меня не приняло.

А "добро" предложило сделку.

— Как у тебя получилось не сесть? — Лола спрашивает хрипло. А я, честно говоря, даже знать не хочу, насколько ей важно, что её первый — безнаказанный преступник.

Это то, что нормальные люди оговаривают на берегу?

— Повезло.

— Тебя отпустили в обмен на… Одолжение?

— Типа того.

Я и сам вижу, как у Лолы по рукам бегут мурашки. Вот сейчас ты уже можешь о чем-то догадаться, малыш. Можешь. А хочешь ли?

Кажется, нет.

Но это честнее: я знаю о тебе всё. Ты обо мне — чуть больше.

Лолита живет импульсами. Её изнутри разрывает простое человеческое. И я этим простым человеческим который месяц уже питаюсь.

Так и сейчас, стряхнув морок сложных разговоров, Лола тянется ко мне. Трогает губами подбородок, шею, грудь. Гладит шрам, прижимается к нему губами.

Если бы я умел быть полноценно благодарным, вот сейчас меня, возможно, разорвало бы на куски. Но всё, что я умею — это грубить и трахаться.

Подминаю её под себя и спускаю агрессию, настойчиво раскрыв рот и целуя глубоко до перспективы задохнуться. Вместо того, чтобы успокаиваться, наоборот разгораюсь с каждым толчком языка. Оторвавшись, с рыком припадаю к шее. Втягиваю кожу, усиливая дрожь тела под собой. Прикусываю ключицу и держу несколько секунд. След будет. Нельзя, но похуй.

— Спрячешь.

— Да. Хорошо.

Она согласна. На всё всегда согласна.

Гладит по голове и отдает тело. В какой-то момент я чувствую, как по моему пробегается холодок. Не знаю, что это. Внутри у меня тоже необычно. По-новому. Я ей по-прежнему мало в чем пизжу.

Нависнув, смотрю в лицо. Читаю в глазах, что Лола собирает кубик Рубика. Она не вникает в дела отчима, я уже понял это, но вполне может возникнуть вопрос: а чьей шестеркой я был. Кто меня слил?

Она не спросит. Я не отвечу.

Но да, малыш, твою золотую клетку и мою тюрьму построил один человек.

Красивые губы складываются в опрометчивом:

— Я тоже хочу себе что-то набить… О нас.

Взгляд горит решительностью. А меня… Отпускает. Выдыхаю улыбку и снова трогаю её губы.

Не пизди, мажорка. Ты хочешь остаться на моей коже. Хочешь быть самой большой и важной картиной. Это будет тешить твое самолюбие после того, как наши пути разойдутся.

Но я больше боюсь, что из-под кожи потом тебя не вытравишь.

— Тебе не надо себя пачкать. Я запрещаю.

***

Лолита

Я переполнена адреналином и это состояние почему-то не проходит. Голова, бывает, пухнет от мыслей, которые я отгоняю. Ночами сплю плохо, но нехватки сна не чувствую.

Моя жизнь никогда не была такой красочной, и ещё она полноценно вертится вокруг мужчины, ставшего любовником.

Я часто возвращаюсь к той ночи. Часто прокручиваю те слова.

А ещё свои… Тупые.

Господи, Лола, ну это же надо было додуматься спрашивать его о браке! Зачем? Просто, блядь, зачем?

Ты что, замуж за него собралась, дура?

Нет же.

Нет.

Нет.

Нет.

Повторяю раз за разом и непроизвольно улыбаюсь. Я по уши. Всё, как хотела. Думать о возможном финале физически не способна. Я слишком счастлива в моменте. Сейчас мне кажется, эта эйфория никогда не закончится.

Кожа на ключице ноет и чуточку жжется.

Руслан снова пропал на неделю, но я не боюсь. Объявится. Расул снова меня к нему привезет.

А пока я поднимаюсь в свою спальню, промямлив маме