Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Но каким маленьким показался мне теперь этот домик, каким миниатюрным!! Прямо даже не верилось, что это в нем же я была несколько лет тому назад; кажется, и не ребенком была, а вот поди ж ты! Полученная от первого посещения Шляпкина бездна новых впечатлений расширила стены его жилища и качество и количество содержимого в нем и превратила его в нечто грандиозное в моем воображении, точно так же, как и сам «хозяин ласковый»42 вырос тогда до размеров полутитана, получеловека. Что значит пожить на свете, повидать кой-что и поумнеть!

При нашем появлении нас встретили только приехавшие раньше нас курсистки. И. А. не было. До нас доходили из кабинета мужские голоса, и мы сообразили, что он там, но входить туда не решались. Без него же нам подали чай, буттерброды и печенье.

Конечно, И. А. сделал очень остроумно, предоставив нам насытиться на свободе и привести себя в приличный вид ко времени его появления, и мы не замедлили воспользоваться его предусмотрительностью: на чай и буттерброды налегли очень энергично, однако все же в границах приличного (в пределах дозволенного). Тут же стояли апельсины и конфекты (так!): мармелад, шоколадные и тянушки, и мы отдали должное им, хотя они предназначались, кажется, на после-обеда.

Когда мы достаточно насытились и успели оглядеться вокруг себя, чтобы не показать себя больше дикими зверьками или деревенскими мальчуганами, с пальцем во рту уставившимися на диковинки барского дома (это заняло минут 50), – вышел из кабинета и сам хозяин в сопровождении нескольких студентов, с которыми он предложил нам познакомиться. Однако знакомство это почти не состоялось, и мы так и не узнали фамилии ни одного из них, кроме ехавшего с нами в поезде Басенко43.

И. А. был великолепен. Первый раз, когда я была у него с Lusignan, он принимал нас в голубой сатиновой рубахе, подпоясанной каким-то широким турецким шарфом, и в высоких сапогах. Вчера он был в красной с пестрым белым горохом сатиновой блузе ниже колен и длинных брюках44.

Насколько это было красиво, предоставляю судить другим, что же касается меня, то я человек сговорчивый (уступчивый): отчего, в самом деле, не потешить себя человеку безобидным оригинальничаньем, маленькой фантазией! Недаром же прибил он у себя в передней над дверью латинскую надпись, по-нашему звучащую: «У всякого барона свои фантазии». – Хоть в этом побыть бароном!..

И. А. встретил нас очень радушно.

– Здравствуйте, господа, очень рад вас видеть, – приветствовал он нас (немного по-военному), протягивая всем руку. – Вы уж закусили, теперь мы можем, значит, заняться осмотром моих коллекций? Только уж вам придется разделиться на две или три группы, а то мы все не уместимся. И наверх уж я с вами не пойду, попрошу кого-нибудь из бывавших у меня студентов заменить меня; вы понимаете, господа, что мне уж тяжело лазить по лестнице.

Мы, конечно, вполне с этим согласились, и И. А. повел часть из нас в моленную, где находились наиболее интересные из его древностей.

Помещается моленная под лестницей в мезонине и представляет собой маленькую продолговатую комнату в одно окно с узорчатой деревянной решеткой. В ней стоял запах ладана и несомненно присутствовало известное настроение, как и во всем его доме, чего я опять-таки на этот раз недостаточно восприняла; первый же раз, помню, я вынесла от визита к И. А. очень сильное впечатление. Где-то я даже записала его тогда по возвращении домой.

Вещи, на которые И. А. обращал наше особое внимание, были: кресты, между которыми висели два крохотные, сохранившиеся, по предположению, может быть, еще от крещения Руси, другие – XI–XII веков; старообрядческие наперсные кресты поповческие и беспоповческие; символические и аллегорические иконы; раскрашенная деревянная статуя «Христа Страждущего» из Великого Устюга, кажется. Работа, на первый взгляд, довольно топорная, поражает потом силой экспрессии как в лице, так и в самой позе: скорбные глаза, из которых точно текут кровавые слезы – капли крови со лба из-под тернового венца; как бы распухшие и запекшиеся от жгучей жажды губы, сгорбленная, изнеможенная под бременем страдания фигура.

Все это очень хорошо для такого примитива, но как бы оно ни было хорошо и безотносительно для чего, все-таки меня немного поразила просьба И. А. закрыть его поскорее (статуя всегда стоит у него закрытая), объясняемая тем, что «неприятно все-таки, господа, вы же понимаете, сильное и неприятное впечатление». Что тут: религиозное ли чувство, сильная ли впечатлительность или маленькая доля рисовки?

Рукописей Шляпкин не доставал, показав только шкап, в котором они хранятся; зато он с большим трудом и осторожностью вытащил далеко заставленные хрустальные и стеклянные кубки, флягу и чарки с петровским вензелем и орлом его времени, бывавшие, может быть, даже на петровских ассамблеях. Потом мы вынесли с его разрешения в гостиную ларцы с разными остатками одежды старинных тканей, папки с образчиками золотых (владимирских) и серебряных кружев и плетений разных сортов, и все это рассматривали, примеряя на себя, чему подал пример хозяин, одевшись в наряд невесты перед венцом.

В гостиной И. А. указал на некоторые картины, рассказав или их историю, или их значение, после чего мы двинулись в кабинет. Там мы услышали историю письменного стола, за которым писал Белинский в редакции «Телескопа»45, погодинского дивана и некоторых надеждинских коллекций. И. А. достал из стола папки с разными рукописями, автографами и письмами великих людей, и все это свободно ходило по нашим рукам, так что два-три человека брали какую-нибудь папку, шли куда-нибудь в уголок и там рассматривали и прочитывали ее содержимое. В этом отношении И. А. очень порядочен и даже благороден, надо отдать ему справедливость, несмотря на постоянные его шутки вроде того, что «вы думаете, зачем я завел эту книжечку? вот вы все распишетесь в ней, так я и буду знать, с кого спрашивать, если пропадет какая-нибудь ценная вещь или автограф», – или: «пожалуйте, господа, кушать, только предупреждаю: ложек в карман не класть, т. к. нынче у меня серебро платоновское. Уезжая, я отдал ему на хранение, а он сам возьми и уедь недавно в Москву, и все ключи с собой свез; вот Надежда Николаевна и дала мне на сегодня свои ложки, так что уж, пожалуйста, честью прошу, не поставьте меня перед ней в неловкое положение»46. А уж после моего житья столько времени бок