Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли

Нижеследующее письмо Ферзену написано на следующий день после праздника Федерации, состоявшегося 14 июля 1792 года. В июле атмосфера в Париже накалена, и город заполняют войска. Собрание только что восстановило Петиона в должности мэра Парижа – он занимал ее с ноября 1791-го и был лишен своих полномочий 6 июля, так как Людовик XVI и директория Парижского департамента не простили ему более чем двусмысленной позиции, когда 20 июня 1792 года вооруженная толпа вторглась в Тюильри. Во время этого нападения королю, над которым всячески издевались, пришлось надеть на себя фригийский колпак и пить за здоровье нации прямо из бутылки. Охваченный ненавистью народ в течение нескольких часов осыпа́л королеву угрозами и оскорблениями, от толпы ее отделяла лишь горстка гвардейцев. Этот июльский день стал своего рода генеральной репетицией того, что случится 10 августа 1792 года, а именно свержения монархии после трагической кровавой бойни.

15 июля 1792 года

Злонамеренные люди посеяли серьезные опасения по поводу того, как пройдет день Федерации. Они объявили, что сюда прибыло множество разбойников, возымевших преступный замысел. Вас могут тревожить те же опасения, и я спешу заверить вас в благополучии всех тех, чья судьба вам небезразлична. Господин Петион был восстановлен в своей должности по решению Национального собрания и желанию народа. Всеобщее доверие, которым он пользуется, позволяет нам надеяться, что если и есть некто, способный обеспечить мир и действенно противостоять проектам различных фракций благодаря своему особому влиянию, то это именно этот чиновник, которого истинные патриоты называют «отцом народа».

Генерал Люкнер прибыл сюда в ночь с 13-го на 14-е число. Завтра он явится в Национальное собрание. Утверждают, что он прибыл затем, чтобы просить увеличить свою армию на 50 000 человек.

Париж все еще охвачен большим волнением. Ждут важного события, которое каждая из сторон желает обратить себе на пользу, но которого я не могу себе уяснить. Один день разрушает все расчеты, полностью меняет обстоятельства. Чтобы держать вас в курсе событий, надобно было бы писать вам дважды на дню.

Здесь находится 5000 или 6000 федератов, почти все из которых принадлежат к клубу якобинцев. Часть из них останется здесь, другие отправятся в лагерь в Суассоне. В эти дни ожидают прибытия ополчений Марселя и Бордо. Своим декретом Собрание предписало трем полкам, охранявшим Париж, через два-три дня отправиться на границу. Сейчас много говорят о том, чтобы удалить отсюда швейцарских гвардейцев.

Вот как приблизительно обстоят дела, любезный мой Риньон[75]. Завтра я отпишу к вам о вашем частном деле – сегодня на это нет времени. Прощайте, я всеми помыслами принадлежу вам.

Дайте мне знать, получили ли вы перчатки, которые я вам отослала.

С 13 августа 1792 года королевскую семью заточают в башне замка Тампль, обрекая их на очень суровые условия содержания. Чтобы молодая республика выжила, свергнутый король должен умереть. Суд Конвента приговаривает гражданина Луи Капета к смерти, и 21 января 1793 года его казнят на площади Революции. Мария-Антуанетта пишет нижеследующую короткую, но трогательную записку шевалье де Жарже, беззаветно преданному королевской семье. Он сыграл важную роль в тайной переписке Марии-Антуанетты с некоторыми из ее корреспондентов, и в первую очередь с Барнавом. Де Жарже выступает одновременно как посредник и секретарь королевы, снимающий копии и с ее собственных писем, и с писем ее адресатов. В феврале 1793 года при содействии двух комиссаров, Тулана и Лепитра, он разрабатывает для узников план побега. Но в начале марта от него приходится отказаться, так как опасность чересчур велика. На предложение де Жарже вывести из тюремного замка ее одну, без детей, Мария-Антуанетта отвечает категорическим отказом.

[Февраль или март 1793 года]

Это оказалось всего лишь чудесной мечтой. Но мы много выиграли, ибо в этих обстоятельствах получили доказательство вашей полной преданности мне. Мое доверие к вам безгранично; всегда и в любом положении вы найдете во мне достаточно характера и смелости, однако единственное, что мною движет, – это интересы моего сына, и, как бы сильно я ни желала вырваться отсюда, я не могу согласиться на разлуку с ним. Невзирая на это, во всем, что вы вчера так подробно изложили, я узнаю́ вашу приверженность ко мне. Поверьте, я понимаю всю обоснованность ваших доводов в пользу того, что это отвечает моим собственным интересам и что подобной возможности может более не представиться. Но я не смогла бы радоваться ничему на свете, если бы оставила своих детей, и эта мысль изгоняет из моей души всякие сожаления.

3 июля 1793 года революционные власти решают разлучить Марию-Антуанетту с сыном. В ночь с 1 на 2 августа ее переводят в тюрьму Консьержери, которую в то время называют «прихожей смерти». 14, 15 и 16 октября ее судит Революционный трибунал. Кульминацией этого процесса становится обвинение в том, что королева состояла с сыном в кровосмесительной связи. Заслушав показания 41 свидетеля, суд признает вдову Капет виновной в государственной измене и приговаривает к смертной казни. Это не вызывает у Марии-Антуанетты никакой реакции. Как только заседание заканчивается, она тут же возвращается в камеру. Королева просит тюремщика Бо принести ей перо, чернила и бумагу, в которых ей месяцами отказывали, а также свечи, чтобы написать свое последнее письмо. Она адресует его своей золовке Мадам Елизавете, которая по-прежнему в тюрьме Тампль при Марии Терезе, старшей королевской дочери. Приговоренная не подписывает свое письмо. По всей видимости, она оканчивает его около 6:00, а в четверть первого пополудни ее гильотинируют на площади Революции.

Письмо так и не попало к Мадам Елизавете и было найдено лишь в 1816 году, в разгар политики Реставрации, нацеленной на реабилитацию казненной королевской четы и признание их мучениками. Подделка ли это? Несмотря на то, что с того года ни один историк так и не решился твердо высказаться ни за, ни против этой гипотезы, от последнего письма королевы исходит несомненный флер подлинности.

16 октября [1793 года], 4:30

Вам, сестра моя, пишу я в последний раз. Меня только что приговорили к смерти, но не к той, которая покрывает позором – она такова лишь для преступников, – а к той, которая соединит меня с вашим братом. Как и он, я невинна и надеюсь проявить ту же твердость, какую он выказал в свои последние минуты. Я спокойна, как человек, совесть которого не может