Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

если возможности, доступные для разных людей, сегодня очень сильно дифференцированы, то риски и депривации распределены более равномерно. Сфер, в которых возможности страт наиболее контрастны, выделяется несколько. Во-первых, это ситуация на работе: если представители верхней страты лучше защищены и более свободны в выборе работы, то с нижней все наоборот. Во-вторых, резко различаются их возможности по наращиванию своего человеческого потенциала (например, возможность получения платного образования для себя и детей). В-третьих, варьируют и рекреационные возможности (проводить отпуск вне дома хотя бы один раз в год характерно для верхней страты, но малореально для нижней). Наконец, сильно различается набор домашнего имущества (широкий или узкий).

Что же больше всего влияет на попадание человека в ту или иную страту? «В наиболее благоприятном положении… находятся сейчас россияне, выросшие в семьях, где оба родителя имели высшее образование». Чуть хуже ситуация у тех, кто богаче, чем население в среднем. Далее располагаются обладатели высшего образования. На четвертом месте в рейтинге привилегированности – москвичи. На противоположном конце рейтинга находятся неработающие пенсионеры, получающие доход ниже среднего, обладатели начального профессионального образования и селяне. Рассматривая различные виды ресурсов, необходимых для достижения социального успеха, Тихонова с коллегами ставит на первый план в современных российских условиях экономический (деньги, собственность и др.), властный (от политического ресурса до автономности труда), квалификационный (человеческий капитал), социальный (включенность в социальные сети) и личностный (трудовая мотивация и «мягкие навыки»). Очень важно также здоровье. Однако ресурсообеспеченность всех трех страт оставляет желать много лучшего. Экономический ресурс за последние 15 лет сильно вырос, но в нижней и средней стратах «потребительская революция» произошла во многом за счет взрывного роста долговой нагрузки. Параллельно снижается социальный ресурс из-за состоявшейся монетизации таких сфер жизни, как работа, медицина, образование, жилищная сфера и др. Это делает социальный ресурс неработающим и лишает большинство населения доступа ко всем ключевым социальным благам.

Итак, перед нами Россия, которую можно охарактеризовать «как сильно поляризованное общество. При этом „центр тяжести“ его социальной структуры смещен вниз гораздо сильнее, чем считалось ранее», то есть без учета немонетарных неравенств. В качестве отправной точки для определения объема каждой из страт социологи берут относительно стабильный 2018 г. Тогда нижняя страта охватывала 21,9 % населения России, средняя – 57,6 %, верхняя – 20,5 %. В результате корона-кризиса произошло «осыпание» верхней страты (сократившейся в 2020 г. до 11,4 %) в среднюю (64,4 %) при небольшом расширении нижней (24,2 %). Интересно, что расширение средней страты стало следствием прежде всего «погружения в цифру», то есть роста цифровой грамотности на фоне бурной цифровизации страны, тогда как в остальном общий стандарт жизни россиян остался неизменным. «Осыпание верхних», по мнению авторов, говорит о значительной неконсистентности статусов и меньшей устойчивости положения членов этой страты. Ее состав обновляется медленнее, чем состав средней и нижней страт. Налицо эффект «липкого пола», когда подняться по социальной иерархии существенно труднее, чем упасть. Анализируя это распределение ретроспективно, исследователи отмечают, что экономический кризис 2014–2016 гг. завершился тем, что распространенность рисков и деприваций немного сократилась. Зато корона-кризис, наоборот, привел к заметному сокращению жизненных шансов большинства членов общества, включая и верхнюю страту. Несколько больше других пострадали «жители столиц, чьи жизненные возможности были изначально шире».

Применяя продвинутые методы статистического анализа, как выясняется, можно сконструировать и более дробную модель структуры российского общества. Она будет включать уже не три страты, а пять «классов»: три средних и два нижних. Нижние в этом случае охватывают (на 2018 г.) 42,4 % россиян, дальше идет «нижний средний» (34,1 %), «средний средний» (13,4 %) и «верхний средний» (13,4 %). Как бы то ни было, модель социальной иерархии в России уже сформировалась, она достаточно устойчива и слабо меняется под влиянием кризисов и других факторов, период «рыночного транзита» завершен. Отмеченный в последние годы рост среднего класса происходит в значительной мере за счет распространения прекарного труда, что ставит вопрос о мерах государственной поддержки уже не бедняков, а «середняков» – через создание высокооплачиваемых рабочих мест и повышения социальной защищенности для людей с качественным образованием. Говоря о зоне неблагополучия в нашем обществе, ученые показывают, что она заметно шире «бедности по доходам». Значительная часть нижней страты выбирает специфические модели образования, занятости, брачного поведения и деторождения. Такие люди «в раннем возрасте бросают обучение, оказываются неконкурентоспособными на рынке труда и занимают не просто низкооплачиваемые, но и социально незащищенные позиции». Неблагополучие социально закрепляется и воспроизводится. Применяемые государством монетарные инструменты поддержки бедных, следовательно, «абсолютно недостаточны для качественного изменения места представителей нижних классов в сложившейся системе социального неравенства». Если же обобщить, то главное, чего ждет общество от государства, – «более последовательная социальная политика с акцентом на сферу здравоохранения», а также создание «институциональных условий для самостоятельной активности населения по решению своих проблем».

Симон Кордонский

Сословная структура постсоветской России

М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2008

В своей программной книге замечательный исследователь отечественной социальной реальности, профессор Высшей школы экономики и председатель экспертного совета Фонда поддержки социальных исследований «Хамовники», бывший руководитель Экспертного управления Президента РФ Симон Кордонский обобщает свой взгляд на современную социальную структуру нашей страны. По его мнению, существующие и официально принятые ее описания принципиально не схватывают важнейшие социальные факты и скорее мистифицируют наблюдателя (и актора), чем объясняют происходящее. Говоря проще, классов в современной России Кордонский не находит – ни «среднего», ни «высшего», ни «низшего». Нет здесь, по его мнению, ни класса капиталистов, ни класса наемных работников. Что же есть? Есть… сословия! В чем разница? В том, что «понятие классов используется для описания социальных иерархий в отношениях потребления, в то время как понятие сословий введено для описания иерархий служения, или обслуживания, прав и привилегий». Тезис автора состоит в том, что мнение о замене сословных различий классовыми по мере перехода от феодального к рыночному (капиталистическому) обществу – неверно! «Сословные формы организации социальной жизни (например, аристократия) процветают и в современных обществах, сосуществуя с классовой структурой». И Россия здесь отнюдь не исключение.

Специфика сословной структуры «предполагает неравенство граждан перед законом» (в отличие от юридического равенства представителей разных классов – они не равны только экономическими возможностями). Это неравенство «заключается в том, что сословия имеют различающиеся права и обязанности перед государством и несут разные государственные повинности». Разные сословия связываются в общую социальную структуру «отношениями служения и откупа (дани, оброка, подати, ренты и пр.)». Сословная принадлежность часто наследуется («трудовые династии»), потому что «люди с рождения существуют в системе взаимного служения и обслуживания» и не мыслят себе мир по-другому. В сословном обществе есть свое представление о справедливости, отличное