Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

в то время жизнию и блеском своим не на маленький уездный город, а более на Столицу». Полковая музыка играла до десяти часов вечера на главной площади перед огненными вензелями членов императорской семьи. На другой день, в семь утра, Николай Первый с наследником покинули Остров, а в половине седьмого император с императрицей и наследником принимали прибывших в город дворян, которых поименно представил начальник губернии, и беседовали с ними. Само собой, тут же было и купечество, традиционно поднесшее хлеб-соль. Так, чтобы дать денег городу на уездное училище или на какие-нибудь другие городские нужды, как это сделала Екатерина Алексеевна… Нет, этого не было. Зато хозяева дома, где ночевала императорская семья, «а именно: супруга барона Фитингофа и девица Неклюдова, удостоились получить драгоценные подарки».

В начале августа 1841 года император снова проехал через Остров, но без семьи, а с шефом жандармского корпуса Бенкендорфом. Тут разыгралась сцена умилительная до такой степени, что лучше ее не пересказывать, а процитировать отрывок из «Материалов к истории города Острова и его уезда» Панова. «…экипаж остановился для перемены почтовых лошадей около самой часовни, в селе Екатерининском. В это время сыновья действительного статского советника Владимира Александровича Симанского Павел 7 лет и Николай 5 лет поднесли Государю корзину с персиками из собственной оранжереи отца их и Император, поблагодарив, взял два персика и сказал: „один беру для себя, а другой для товарища“ и передал графу Бенкендорфу. На просьбу детей взять всю корзину Государь улыбнувшись ответил: мне некуда поставить, кушайте сами, малютки».

«Об устройстве города Острова Псковской губернии»

Теперь, когда вы умилились, оставим наконец царскую семью и перейдем к обычным островским событиям.

Событием это не назовешь, а все же… Во втором номере «Псковских губернских ведомостей» за 1840 год было напечатано следующее объявление Островского уездного суда о вызове к выслушанию решения: «Наследники Коллежского Советника Брылкина и Бригадирши Алексеевой и Надворный советник Рафаиль Зотов, или их поверенные в положенный законами срок по делу о деревне Смолихиной, полковника Брылкина, проданной сим Правлением с аукционного торга г. Зотову, а потом заложенной г. Брылкиным в Санкт-Петербургском Опекунском Совете и проданной оным с аукционного же торга Бригадирше Алексеевой». Видимо, коллежский советник и полковник Брылкин, пока был жив, Смолихину деревню продал не раз и не два – сначала надворному советнику Зотову, потом исхитрился получить под нее залог у Опекунского совета, потом через другой аукцион, как уже свободную от залога, продать еще раз бригадирше Алексеевой. При жизни Брылкина все эти махинации сходили ему с рук – все же XIX век не XXI, отсутствие единой электронной базы документов и все такое, но, когда он помер, объявились наследники, и тайное стало явным. Между прочим, Павел Иванович Чичиков тоже был коллежским советником, но это так, к слову.

Раз уж зашла речь о судах, то Островский земский суд в те годы довольно часто давал в «Псковские губернские ведомости» объявления о нахождении мертвых тел на территории уезда. Как правило, это были крестьяне. Объявления все однотипные, как и должно быть в таких случаях. В каждом есть прилагательные «ветхий», «поношенный», «старый». К примеру, «…Островский земский суд объявляет, что близ сельца Артемина помещицы Поздеевой, найдено на реке Кухве мертвое неизвестного звания мужескаго пола тело, одетое в старую овчинную шубу, опоясанное портяным кушаком, в холщовых белой рубахе и синих портах, обутое в веревочные лапти с суконными онучами… роста среднего, около 60 лет»; «Близ деревни Манасевой горы мертвое тело мужского пола, одетое в серый крестьянского сукна кафтан, опоясанное шерстяным поясом, под ним ветхая овчинная шуба, белая холщовая рубашка с оловянною пуговицей, в холщовых портах, обутое в солдатские сапоги и холщовые онучи. 20 лет, в левом ухе медная серьга»; «Островский земский суд объявляет, что найдены неизвестные мертвые тела: 1) женского пола, одето в ветхую шубу, на голове два платка холщовых, ситцевой красного цвета платок, в черных холщовых нарукавниках, синем набойном сарафане и белой холщовой рубахе, обуто в лапти и онучи с веревочными оборами 40 лет. 2) женскаго пола, роста средняго, около 16 лет… одето в ветхий сераго крестьянского сукна кафтан, поношенный полушубок, холщовую рубаху польского покроя, холщовый камзол и юбку, на плечах суконный пустой мешок, обута в суконки и лапти с веревочными оборами». Выводы… Какие тут выводы на основании нескольких прилагательных. Никаких.

Вот вам другое объявление Островского земского суда, опубликованное в 1845 году: «…во время проезда из Острова по Новоржевскому тракту, потерян Титулярным советником Яковым Ивановым Соболевским узел, в коем находились: об отставке его аттестат, выданный ему из Островского Уездного Суда, две доверенности, данные дворянином Осипом Андреевым Маевским, заемное обязательство в 600 руб. сер., данное ему штабс-капитаном Алексеем Васильевым Хорошиловым, фунт цветочного чаю, два фунта кофе, бумажная табакерка, теплые полушерстяные полусапожки, козловые башмаки, 15 свинцовых пуль, два патрона и белый носовой платок». Небось на природу в окно глядел их благородие Яков Иванович. Хорошо еще, что шляпа не слетела.

В январе 1842 года в городе состоялся маскарад в пользу бедных. Вот что о нем писали «Псковские губернские ведомости»: «18 января этого месяца в нашем городе был Маскерад в пользу бедных. Собрано на ассигнации 352 руб. 52½ коп. Деньги эти были на другой день розданы г. Уездным Предводителем Дворянства тем из бедных, которые по своему крайнему положению наиболее имели право на подобную помощь и явились по предварительному объявлению г. Городничего и Градского Главы. Нуждавшихся и получивших вспоможение из этой суммы, было 71 человек. При виде такого числа нельзя не пожелать, чтобы подобные увеселения на будущее время повторялись почаще. Приятно, утешительно таким образом покупать удовольствия. Мысль, что столько несчастных неделю, месяц может быть, избавлены от голода и стужи, делает удовольствие двойным: веселишься за себя и радуешься за них». Несчастным выдали в пересчете на брата по пять рублей без четырех копеек. На эти деньги, если пересчитать ассигнации на серебро, по ценам того же года, опубликованным в «Псковских губернских ведомостях», можно было купить на рынке в розничной продаже 26 килограммов ржаной муки, 4,8 килограмма меда, 5 килограммов сливочного масла, 1,2 теленка, две с лишним сотни яиц, шесть с половиной совершенно живых кур, 4,1 килограмма свежевыловленных судаков, 9,77 килограмма свежевыловленных больших щук или столько же килограммов хорошей говядины, 5 килограммов казанского мыла, полтора воза ржаной соломы, 3,33 живого гуся и 120 килограммов картошки[67].

Не успел отшуметь маскарад в пользу бедных, как в