Император Адриан. Эллинофил на троне Рима - Игорь Олегович Князький

На Востоке Адриан пробыл до следующего года. Посетил Пальмиру и Антиохию. В Пальмире император-эстет непременно должен был полюбоваться и, конечно же, восхититься изумительной красоты храмом местного семитского божества Бэла или Баала, возведённым здесь в царствование Тиберия в 32 году. Храм классически олицетворял собою слияние древневосточной и античной культур, в данном случае их архитектурных стилей. Слияние, начавшееся в эпоху эллинизма, наступившую после завоевания Александром Македонским Персидского царства Ахеменидов, и продолжившееся после перехода Ближнего Востока под власть Рима. В его облике слились две строительные культуры: планировка храма была традиционно ближневосточной, как и других храмов семитских божеств, а вот его фасады, украшенные высокими колоннами, напоминали знаменитые храмы Греции и Рима. В Пальмире же Адриан мог видеть построенный в 115 году алтарь ханаанскому божеству Баалшамину. Возможно, тогда уже и решился вопрос о возведении отдельного храма и этому божеству. Таковой будет построен спустя семь лет – в 131 году. Это нам известно из надписи на греческом и арамейском языках на колонне, где был установлен бюст Агриппы, благодетеля храма. Спустя пять лет после первого посещения Пальмиры Адриан вновь побывает здесь в 129 году и осмотрит строительство храма.

Антиохией, где он не так давно исполнял обязанности легата провинции Сирия, принцепс на сей раз остался недоволен. Местные жители перестарались с разного рода шутками в его адрес, многие из которых показались императору несправедливыми и потому обидными. Говорили, что он за неуместный злой юмор так невзлюбил антиохийцев, что даже задумывал административное для города наказание: от Сирии он возжелал отделить Финикию, чтобы «Антиохия не называлась метрополией стольких городов»[451]. Благо, эмоциями своими Адриан управлять умел, и дробления провинция Сирия избежала.

Из Антиохии император двинулся на запад, пересёк горы и долины Малой Азии, достиг Вифинии, самой западной области полуострова, прилегающей к Пропонтиде – Мраморному морю. Здесь, в городке, именуемом Клавдиополем, у него произошла одна из самых знаменательных встреч в его жизни: он познакомился с юношей удивительной красоты – Антиноем. Как выглядел Антиной – нам хорошо известно, ибо сохранилось множество его статуй, скульптурных портретов, рельефов с его изображением. Из этого следует неопровержимый вывод, что изначально число их было просто огромным[452]. Художники изображали Антиноя благородным греческим юношей, символом классического эллинизма. Его не портили даже некоторая полноватость и грустный взгляд[453]. Со времени их первой встречи и до самой своей гибели в 130 году в Египте Антиной всюду сопровождал Адриана.

Что же за отношения связывали сорокавосьмилетнего Адриана и юного Антиноя, который был на тридцать четыре года его моложе? При кажущейся, на первый взгляд, очевидности: Адриан в преддверии пожилого возраста пошёл по неверному пути Траяна и внезапно увлёкся красвцем-отроком, так ли это? Всё-таки неожиданная метаморфоза для человека, с юных лет известного своими любовными похождениями. Он сам любил женщин, был ими любим, наконец, в нём нашла своё утешение Помпея Плотина, угнетённая пристрастием мужа-императора к мальчикам…

Вообще-то в греческом, эллинистическом мире однополые страсти пороком не считались. В иных случаях в них видели даже неожиданные достоинства. К примеру, в Беотии существовал так называемый священный отряд из трёхсот отборных воинов, получавших от города Фивы всё необходимое для их содержания, вооружения и обучения и стоявших гарнизоном в крепости Кадмея[454]. Как писал Плутарх, «некоторые утверждают, что отряд был составлен из любовников и возлюбленных»[455]. Славный автор «Сравнительных жизнеописаний» приводит и своего рода обоснование, оправдывающее столь неожиданный способ формирования воинского подразделения: «Говорят, что Иолай, возлюбленный Геракла помогал ему в трудах и битвах. Аристотель сообщает, что даже в его время влюблённые перед могилой Иолая приносили друг другу клятву в верности. Вполне возможно, что отряд получил наименование „священного“ по той же причине, по какой Платон зовёт любовника „боговдохновенным другом“»[456]. Далее Плутарх ссылается на известный ему некий рассказ о том, что вплоть до битвы при Херонее в 338 г. до Р.Х., когда македонский царь Филипп II восторжествовал над эллинами и Эллада принуждена была смириться перед Македонией, отряд этот слыл непобедимым, а в злосчастной для греков битве с македонянами погиб весь до последнего человека[457].

Невольно приходит в голову занятная мысль: вот если бы в Беотии вместо Фив и Орхомена вдруг оказались бы Содом и Гоморра, то правящие беотархи совсем бы не расстроились: ведь теперь можно было бы создать не только «священный» отряд из трёхсот воинов, но и целую многотысячную фалангу из однополых любовников.

Далеко не все греки, однако, считали подобные связи нормой жизни. Великий философ, современник Траяна и Адриана Дион Хрисостом (Златоуст) в одной из своих изданных речей судил любителей «забав» с мальчиками крайне жёстко. Таковых он однозначно называл распутниками: «Разве распутники удержатся от совращения и развращения юношей и станут соблюдать ту границу, которую ясно поставила сама природа? Разве, испытав все возможные способы удовлетворения своей похоти с женщинами, они, пресыщенные наслаждениями, не станут искать иных форм разврата, более острых и беззаконных? Соблазнять женщин – даже свободнорожденных – и девушек оказалось делом легким и не требующим большого труда от охотника, который выходит на эту охоту, владея богатством; тот, кто поведет осаду даже против самых уважаемых женщин и против дочерей уважаемых отцов, используя уловки Зевса и неся в руках золото, никогда не потерпит неудачи. А что произойдет дальше, ясно всякому – ведь мы видим так много подобных случаев. Человек, ненасытный в своих страстях, не встречая отпора и сопротивления на этом поприще, начинает презирать легкий успех и любовь женщин, слишком просто достающуюся ему и по-женски нежную, и переходит к погоне за юношами; ему хочется опозорить тех, из кого впоследствии выйдут судьи и военачальники, и он надеется испытать с ними какой-то новый вид наслаждения, более труднодостижимый; он уподобляется любителям вина и пьяницам, которые долго и непрерывно пили несмешанное вино, уже не хотят пить его и искусственно возбуждают жажду потогонными средствами, солеными и острыми кушаньями»[458].

Насколько под эти жёсткие характеристики подходит связь Адриана с Антиноем? С одной стороны, известный образ его жизни с юных лет, упрёки, что он и в зрелом возрасте не гнушался соблазнять замужних женщин, жён даже своих друзей, вполне могут свидетельствовать о пресыщении любовными похождениями и потому поиске новых видов наслаждения, каковыми могло стать как раз увлечение юными отроками. Антиной, которому в то время было то ли четырнадцать, то ли тринадцать лет, как раз для этого мог подойти. Должно быть, исходя из подобной логики, Аврелий Виктор