Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

Теплом и светом пахнуло мне в душу в это ясное морозное утро, и как-то по-детски счастливым почувствовал я себя в эти минуты.

Взволнованно и радостно благодарил я дорогих товарищей, и думаю, что в моих словах звучала… искренняя нота горячей любви к сословию… <…>

Когда, так сказать, официальная сторона приветствий и речей была исчерпана, все присутствующие были приглашены моей женой в обширную столовую к завтраку.

Здесь… во всю ширь комнаты был накрыт длинный стол, а круглые, небольшие столы, каждый на десять кувертов, заполняли остальную часть столовой.

Всех нас собралось около двухсот человек.

За длинным столом, лицом к другим столам села моя жена, а по бокам ее и против нее разместились „старейшины“ нашей и провинциальной адвокатуры.<…>

Я не имел определенного места и подсаживался, то здесь, то там, чтобы чокнуться или перекусить на ходу с товарищами. <…>

Все шло до поры до времени вполне благополучно. Было непринужденно оживленно. Говорили застольный речи каждый, кто хотел, а хотели все.<…>

…Но вот начали срываться с места ультралевые товарищи.

Пошла безудержная элоквенция митингового характера. Меня чуть не провозгласили анархистом и будущим главою революции. Жена моя, терпеливо до тех пор слушавшая, вдруг поднялась во весь рост и, чеканя каждое слово, остановила расходившегося оратора. Она сказала, что не может допустить, чтобы в ее присутствии и в ее доме позволяли себе вести революционную пропаганду и что она решительно протестует против продолжения подобных речей.

На секунду наступило гробовое молчание. <…>

…„Левые“ демонстративно-шумно вскочили со своих мест, постояли безмолвно нисколько секунд, как бы приглашая остальных последовать их примеру, и направились к выходу. <…>

Мое положение было не из веселых. Провожая их у дверей, я просил их остаться, но не находил возможным… извиняться за… протест жены. <…>

Этот „эпизод“ попал в печать; в берлинских газетах и в одной английской он появился в качестве „знамения времени“, характеризующего повышенность общественного настроения столицы»[187].

Такой прием видели стены этого особняка зимой 1904 года. Один из самых известных адвокатов России, Николай Карабчевский, отмечал 25-летие своей карьеры присяжного поверенного.

53-летний юрист, находящийся в зените славы, год назад женился второй раз, по расчету, на 23-летней наследнице «бумажной империи» Ольге Варгуниной и вместе с непростым характером супруги-черносотенки (ультраправой монархистки и консерваторши, ненавидевшей, как говорили, само понятие адвокатуры) получил с приданым этот роскошный особняк.

До Варгуниных здание принадлежало Ивану Мясникову, владельцу винокуренного завода и огромного состояния. Заказывая архитектору Гемилиану проект особняка, 25-летний купец, уже успевший скандально прославиться судебным делом о подложном завещании, хотел, чтобы роскошь бросалась в глаза и в интерьерах, где преобладала позолота и мрамор, и снаружи. Гемилиан получил задание построить дом, сравнимый по великолепию с дворцами петербургской знати.

Несмотря на статус и востребованность, крупные гонорары Карабчевского не задерживались в его руках, поэтому союз с молодой хваткой женой-миллионершей, не только грамотно управлявшей прислугой и домом, но и радушно принимающей друзей мужа как образцовая хозяйка, был с социальной точки зрения удачным. Ольга получила имя одного из выдающихся людей своей эпохи и связи в свете и при дворе, а Николай – организованный быт в этом особняке, ставшим центром его жизни на следующие 14 лет.

Здесь он и работал, оборудовав на первом этаже кабинет и канцелярию, и отдыхал, построив домашний театр и открыв субботний литературно-музыкальный салон. Пьесы у Карабчевских ставил Мейерхольд, танцевала Матильда Кшесинская, играла Комиссаржевская, читал Чехов, а пел Собинов – большой друг адвоката, ставший после революции врагом из-за разницы убеждений.

Раз в год Карабчевские устраивали в особняке благотворительный концерт. Гости покупали билеты за баснословные деньги, чтобы увидеть в интимной обстановке всех знаменитостей столицы, для которых приглашение на этот вечер было признанием успеха.

Четырнадцать лет блеска и славы особняка Карабчевских завершились революцией 1917 г. Выдающийся адвокат не принадлежал ни к какой партии, считая преданность идее свободы и справедливости важнее политики. Общался он и с Керенским, предложившим Карабчевскому должность в новом правительстве.

Николай согласился работать в комиссии по сбору сведений о русских военнопленных и под этим предлогом эмигрировал в Европу, где стал представителем великого князя Кирилла Владимировича, который жил в Италии как самопровозглашенный Император Всероссийский в изгнании Кирилл I.

Особняк Карабчевских был тут же передан под госпиталь, затем до 2000-х здесь размещались обычная и кожно-венерологическая больницы.

Список источников

1. Арсеньев К. К. Судебные речи известных русских юристов. Сборник // М., Государственное издательство юридической литературы, 1957.

2. Карабчевский Н. П. Что глаза мои видели. Т. 2. Революция и Россия. М.: Директ-Медиа, 2014.

3. Крупникова-Балашова Е. Подтвержденное авторство. Журнал АРДИС N2 (38) 2008.

4. Поплавский Г. В. Собинов в Петербурге-Петрограде-Ленинграде // Лениздат, 1990.

5. Путеводитель по Ленинграду. Лениздат, 1957.

6. Список абонентов ЛГТС: Телефоны учреждений, предприятий, организаций. 1988. – Л., 1988.

7. Список присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты и их помощников к 31 января 1914 г. – СПб., 1914.

8. Троицкий Н. А. Корифеи российской адвокатуры // Центрполиграф, 2006.

9. Троицкий Н. А. Судьбы российских адвокатов: биогр. очерки и характеристики. – Саратов: Издательство СГУ, 2003.

Дворец Белосельских-Белозерских (1848, Штакеншнейдер)

Фонтанки наб., 42 / Невский пр., 41

«Подъехав к дворцу на Невском проспекте и войдя внутрь, первыми я увидела часовых, а уж потом слуг, которые служили у нас со времен нашего детства. Мы поднялись наверх в комнаты Лайминга. Там меня ждала мадам Лайминг. Старый дворецкий принес ужин и суетился около стола. Не желая обижать его, я зачерпнула ложкой суп. Но когда осталась наедине с супругами Лайминг, сразу приступила к расспросам, всячески стараясь при этом избегать какого-либо упоминания об убийстве. <…>

Лайминг уведомил Дмитрия о моем приезде. <…> Наконец я услышала его шаги в соседней комнате. Мое сердце перестало биться. Он вошел. Наши глаза встретились. Его натянутая улыбка, притворное оживление были для меня совершенно прозрачной маской, так как лицо у него было осунувшееся, а под глазами черные круги. Несмотря на свою молодость, он выглядел старым. <…> Он сел за стол, на котором еще стояли чайные принадлежности, и задал мне несколько пустяковых вопросов, но вскоре поднялся и стал ходить по комнате. Я молчала. Было уже далеко за полночь. Взглянув на часы, он предложил проводить меня в мои комнаты. Мы пожелали доброй ночи супругам Лайминг, спустились вниз и прошли через бесконечные коридоры и гостиные, ведущие в мои апартаменты. Старый огромный дом казался той ночью еще мрачнее, чем обычно. Наши шаги гулко отдавались в пустых комнатах с высокими потолками.