Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

class="p1">«Г. Костомаров утверждает, будто бы я диктовал ему в Знаменской гостинице воззвание к раскольникам. <…>…При втором мартовском допросе… он сказал: „Вы повели меня в гостиницу потому, что ваш… кабинет был неудобен для диктования“. Но эти слова г. Костомарова показывают только, что он забыл положение моего кабинета в тогдашней моей квартире (на Васильевском острове, во 2-й линии, в доме Громова). Нельзя было бы желать комнаты более удобной для тайной диктовки. Эта комната отделена от других коридором.

Но эта комната имела менее хорошие обои, менее красивую печь, менее красивые полы, чем другие комнаты той квартиры; вероятно, г. Костомаров… перезабыл, подумал, что она неудобна для нужной ему тайной диктовки… Напрасно. Очень удобно было бы поместить тайную диктовку в мой кабинет»[198].

В.О., Большой проспект, 6 / 2-я линия, 13 / улица Репина,14

Так на одном из допросов описывал свой кабинет в этом доме Николай Чернышевский, уже год находившийся в заключении в одиночной камере Петропавловской крепости.

32-летний писатель поселился здесь, в квартире № 7, 3 года назад вместе с обожаемой женой Ольгой и тремя сыновьями – 6, 3 и 2 лет. К этому времени Чернышевский, хоть и не написал еще «Что делать», уже был широко известен как революционер и социалист. Его экономическую теорию изучает Карл Маркс, радикальные народники выбирают вдохновителем, а жена поддерживает во всех опасных проектах, ведь еще до свадьбы Николай предупредил пылкую и бесстрашную Ольгу (а по мнению родственниц – «взбалмошную бабенку с нестерпимым характером»), что его идеи пахнут каторгой.

Семья прожила в этом доме всего год, с 1860 по 1861 год, но события этого года перевернули всю их жизнь.

Практически сразу после переезда, за пару месяцев до своего 4-летия, в этих стенах умирает от скарлатины средний сын. Затем – отмена крепостного права и усиление революционной работы Чернышевского, и, наконец, появление общества «Земля и воля», готовившего крестьянскую революцию. Формально Чернышевский в нем не состоял, но все знали его как главного вдохновителя.

Набоков, высмеивавший Чернышевского, представил его в этом доме так: «Всегда, по тогдашнему обычаю, в халате (закапанном даже сзади стеарином), он сидел день-деньской в своем маленьком кабинете с синими обоями, здоровыми для глаз, с окном во двор (вид на поленницы, покрытые снегом), у большого стола, заваленного книгами, корректурами, вырезками. Работал так лихорадочно, так много курил, так мало спал, что впечатление производил страшноватое: тощий, нервный, взгляд зараз слепой и сверлящий, отрывистая, рассеянная речь, руки трясутся… <…> Прислонившись к камину и что-нибудь теребя, он говорил звонким, пискливым голосом»[199].

Ольга, которую муж боготворил, поддерживала его не только во всех начинаниях, но и в идеях человеческой свободы, в том числе в браке. Набоков, презиравший ее еще больше, чем Чернышевского, снова возвращается в злополучный кабинет писателя: «Как она швырялась тарелками! <…> А эта страсть к перемене мест… Эти диковинные недомогания…..Она любила вспоминать, как… пыльным, солнечным вечером, на рысаке, в фаэтоне, перегоняла вел. кн. Константина, откидывая вдруг синюю вуаль и его поражая огненным взглядом, или как изменяла мужу с польским эмигрантом Савицким, человеком, славившимся длиной усов: „Канашечка-то знал… Мы… в алькове, а он пишет себе у окна“. Канашечку очень жаль, – и очень мучительны, верно, были ему молодые люди, окружавшие жену и находившиеся с ней в разных стадиях любовной близости, от аза до ижицы. Вечера у Чернышевской бывали особенно оживлены присутствием ватаги студентов-кавказцев. Николай Гаврилович почти никогда к ним не выходил. Раз, накануне Нового года, грузины… ворвались в его кабинет, вытащили его, Ольга Сократовна накинула на него мантилью и заставила плясать»[200].

Еще во время жизни в этом доме за писателем установили тайный надзор. У этих стен бродил каждый вечер жандарм в штатском, всматриваясь в окна и записывая всех приходящих. Одним из гостей Чернышевского оказался 23-летний Всеволод Костомаров, который под видом революционера-демократа посещал старшего «коллегу». На самом деле он был доносчиком, недавно арестованным за печать подпольной литературы и согласившимся шпионить для Третьего отделения.

Показания Костомарова очень пригодились следственной комиссии, которая полтора года не могла вынести приговор «врагу Российской империи номер один». Ольге Чернышевской было всего 29, а сыновьям – 10 и 6, когда Николая отправили на каторгу и в ссылку, которая продлилась 20 лет. «Об одном прошу тебя: будь спокойна и весела, не унывай. <…>…Наша с тобой жизнь принадлежит истории; пройдут сотни лет, а наши имена все еще будут милы людям; <…> Так надобно же нам не уронить себя со стороны бодрости характера перед людьми, которые будут изучать нашу жизнь»[201].

Ольга покинула Петербург и до конца жизни жила в Саратове, переписываясь с мужем (впрочем, писал в основном он). За несколько месяцев до смерти Чернышевский воссоединился со своей единственной любовью.

Список источников

1. Богословский Н. В. Николай Гаврилович Чернышевский. М.: Молодая гвардия, 1955.

2. Дополнительное показание Чернышевского сенату от 1 июня 1863 г. Опубликовано М. К. Лемке («Былое», 1906, № 4, стр. 149–177). Подлинник: ЦГАОР, ф. 112, ед. хр. 38, лл. 16–27 об.

3. Набоков В. В. Дар // Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1952

4. Плещеев А. Н. Письмо к А. Н. Пыпину // H. T. Чернышевский в воспоминаниях современников // М., «Художественная литература», 1982.

5. Порох И. В. Дело Чернышевского: Сборник документов // Приволж. кн. изд., 1968.

6. Социалист-утопист. Утопический социализм: Хрестоматия / Общ. Ред. А. И. Володина. – М.: Политиздат, 1982.

7. Чернышевская Н. М. Семья Н. Г. Чернышевского // Приволжское книжное изд-во, 1988.

8. Чернышевский Н. Г. Дневник моих отношений с тою, которая теперь составляет мое счастье // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. М.: Гослитиздат, 1939.

Доходный дом Громова(1859, Винтергальтер)

Большой пр. ВО, 6 / 2-я линия ВО, 13/ Репина ул., 14

«„Ж“ – Женя умерла 28 дек. в 12–00 час утра 1941 г.

„Б“ – Бабушка умерла 25 янв 3 ч. дня 1942 г.

„Л“ – Лека умер 17 марта в 5 час утра 1942 г.

„В“ – Дядя Вася умер 13 апреля в 2 ч ночь 1942 г.

„Л“ – Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня. 1942

„М“ – Мама в 13 мая в 7–30 час утра 1942 г.

„С“ – Савичевы умерли.

„У“ – Умерли все.

„О“ – Осталась одна Таня»[202].

В пустой холодной квартире № 1 на первом этаже этого дома писала свой страшный блокадный дневник 11-летняя школьница Таня Савичева, потерявшая за 6 голодных месяцев войны всю свою большую