Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

спасли их, незамедлительно возместив убыток. Мне же из-за невозможности изыскать деньги пришлось бежать от ожидавших меня позора и наказания. Синьора Манцони посоветовала отдаться под ваше покровительство. Я приехал в Париж только вчера, и у меня всего два луидора, немного белья и единственный костюм. Мне двадцать пять лет. Кроме железного здоровья, я обладаю лишь неколебимой решимостью оставаться в любых обстоятельствах честным человеком. К сожалению, я ничего не умею, потому что не развивал в себе никаких способностей, которые могли бы быть мне полезны. Я играю на флейте, но мои таланты ограничиваются возможностями простого любителя. Я не владею ни одним иностранным языком и не имею склонности к литературе. Как вы полагаете, что из меня может получиться? Должен еще добавить, что не надеюсь ни на какую помощь своего батюшки – чтобы спасти честь фамилии, он лишил меня законного наследства.

Если рассказ графа и поразил меня, то его искренность не могла не понравиться. К тому же я решил воздать должное рекомендациям синьоры Манцони и оказать помощь соотечественнику, который, в конце концов, был виновен только в непростительном легкомыслии.

– Для начала, – сказал я ему, – прикажите принести ваш багаж в соседнюю с моей комнату и закажите обед. Я заплачу за все, а тем временем мы посмотрим, что можно найти для вас подходящего. О делах поговорим завтра – я никогда не обедаю и не ужинаю дома и возвращаюсь очень поздно, поэтому вряд ли буду иметь удовольствие видеть вас до завтрашнего утра. Сейчас расстанемся: мне нужно работать. Если вы вздумаете прогуляться, остерегайтесь дурных знакомств и, самое главное, ничего не рассказывайте о себе. Вы, верно, обожаете игру?

– Она мне отвратительна, это половина моей гибели.

– А остальное, держу пари, женщины?

– Вы угадали, именно женщины!

– Не обижайтесь понапрасну, лучше заставить их расплатиться за все неприятности.

– С величайшей охотой, но как?

– Если вы не очень деликатны по части таких дел, в Париже всегда можно составить себе состояние.

– А что такое, по-вашему, деликатность? Я ни за что не соглашусь быть снисходительным к желаниям какого-нибудь вельможи.

– Я называю деликатным такого человека, который не умеет быть нежным без любви…

– Во мне нет деликатности подобного рода, и скелет с золотыми глазами в любую минуту может сделать меня нежнее Селадона[104].

– Браво! Ваше дело сделано.

С этими словами я вышел и вернулся только в полночь.

Наутро, едва Тиретта появился у меня, доложили о каком-то аббате де ля Коста. Я не мог вспомнить это имя, но приказал просить и увидел перед собой пройдоху, с которым однажды обедал в Версале.

После обычных вежливостей он сделал мне комплимент в связи с успехом моей лотереи и заявил, что ему рассказывали, будто в отеле «Колонь» я продал билетов больше чем на шесть тысяч франков.

– Совершенно верно, в моем портфеле всегда приготовлено билетов ценою в несколько тысяч.

– Прекрасно, я тоже возьму на тысячу экю.

– Как вам угодно. Соблаговолите спуститься в мой рабочий кабинет и выбрать номера.

– О, это для меня безразлично, выдайте мне любые по вашему усмотрению.

– Охотно, выбирайте вот из этих.

Он взял на три тысячи франков и попросил бумаги, чтобы написать расписку.

– Зачем же расписку, господин аббат? Я продаю свои билеты только за наличные.

– Но вы можете не сомневаться: завтра же вся сумма будет у вас.

– Я и не сомневаюсь, но в таком случае билеты станут вашими только завтра.

Чувствуя, что со мной ничего не получается, аббат повернулся к Тиретте и на ломаном итальянском языке предложил представить его мадам Ламбертини, вдове папского племянника. Подобное родство возбудило во мне любопытство, и я ответил, что мой друг и я принимаем приглашение.

Мы поехали к племяннице святейшего отца на улицу Кристины и, поднявшись в апартаменты, увидели женщину, которой, несмотря на все ее старания выглядеть моложе, я дал бы не менее сорока лет: несколько худощавая, с красивыми черными глазами, прекрасной кожей, живая, все время смеющаяся, она еще могла вызвать мимолетное желание. Я быстро освоился с ней и, послушав ее щебетание, сразу же понял, что она совсем не вдова и не племянница папы. Приехала она из Модены и по своим естественным наклонностям и обстоятельствам жизни была откровенной авантюристкой. Сделав это открытие, я уже мог судить, что представляет привезший нас в этот дом аббат.

В глазах моего тревизанца я прочел, что красавица ему любопытна, и, когда она пригласила нас отобедать, удалился, сославшись на занятость. Тиретта же, сообразивший, в чем дело, остался. Я вышел почти тотчас вместе с аббатом, и мы расстались на набережной де Ферай.

На следующий день Тиретта взошел ко мне и сказал, что возвратился только сейчас.

– Значит, вы не ночевали дома, господин повеса?

– Да, общество папской племянницы пришлось мне по вкусу, и я не расставался с ней всю ночь.

– А вы не боялись надоесть?

– Напротив, уверен, что она осталась довольна моей беседой.

– По-видимому, вам пришлось высказать все свое красноречие?

– Она настолько удовлетворена, что предложила мне поселиться у нее в доме на правах кузена и с позволения господина Лё Нуара. Это, я полагаю, ее любовник.

– Значит, вы составите трио. Но обо всем ли уже договорено?

– Остальное ее забота. Она обещает, что сей господин найдет для меня хорошее место.

– Вы уже согласились?

– Я ни от чего не отказывался, но напомнил, что, будучи вашим другом, не могу принять никакого решения, не посоветовавшись. Она умоляла привезти вас обедать в воскресенье.

– С величайшим удовольствием.

Я на самом деле отправился туда вместе с ним, и едва эта сумасшедшая увидела нас, как сразу же бросилась Тиретте на шею, называя его своим дорогим графом Шесть-Раз.

– Мадам, каким образом моему другу удалось заслужить сей прекрасный титул?

– Своими подвигами в любви, сударь. Он обладает таким богатством, какое почти не встречается во Франции.

Рассказав о его доблести с откровенностью, показавшей полное отсутствие предрассудков, самозваная племянница объявила о желании поселить кузена у себя, добавив, что согласие г-на Лё Нуара уже получено: «Господин Лё Нуар посетит нас завтра, и я просто сгораю от нетерпения представить ему графа».

После обеда, продолжая восхвалять достоинства моего соотечественника, она распалила его, и он, не стесняясь, а может быть, даже и желая сделать меня свидетелем своей доблести, тут же успокоил ее. Должен признаться, при виде подобного зрелища я не ощутил никаких чувств, но в то же время не мог