Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

не заметить атлетического телосложения графа, которое давало основания с несомненностью утверждать, что он может составить капитал везде, где есть женщины, не стесненные в средствах.

Вскоре явились две перезрелые дамы, и Ламбертини поспешила представить им графа Шесть-Раз. Изумленные подобным словосочетанием, они, конечно, пожелали знать его этимологию, и после того, как сама героиня, отведя их в сторону и понизив голос, рассказала, в чем дело, мой друг стал в их глазах весьма интересным предметом.

Еще через некоторое время к дому подъехал фиакр[105], и через минуту вошла очень полная пожилая дама в сопровождении ослепительно красивой молодой особы и бледного мужчины в черном костюме и круглом парике.

После поцелуев, свидетельствовавших о близких отношениях, племянница папы представила своего кузена, графа Шесть-Раз. Это имя, по-видимому, удивило старушку, но Ламбертини оставила его на сей раз без объяснений.

После нескольких минут фривольной беседы хозяйка предложила партию в брелан[106], пригласив участвовать и меня. Я отказался, а она не стала настаивать, лишь потребовала, чтобы ее дорогой кузен вошел с нею в половину.

Молодая особа, так поразившая меня своей красотой, вообще не знала карточной игры, и я предложил ей место у камина, спросив позволения сесть рядом. Она тут же согласилась, а приехавшая с ней старуха, смеясь, сказала, что мне будет нелегко найти, о чем говорить с ее племянницей, и она надеется лишь на мою снисходительность.

Я поспешил в свою очередь заверить даму, что, на мой взгляд, общество столь милой особы не может вызывать затруднений. Игра началась, и я занял место рядом с прелестной племянницей.

Несколько минут я был поглощен единственным удовольствием наслаждаться ее красотой, пока она не прервала меня, спросив, кто этот интересный господин, который так странно говорит.

– Это дворянин из моей страны. Дело чести вынудило его покинуть родину.

– У него такие забавные выражения.

– Вы правы, ведь в Италии французский язык не очень моден. Здесь он быстро научится, и тогда над ним перестанут смеяться. Я напрасно привел сюда своего друга – не прошло и двадцати четырех часов, и его уже испортили.

– Каким образом?

– Я не решаюсь рассказать об этом: как бы не рассердилась ваша тетушка.

– Не думаю, что мне обязательно давать ей во всем отчет. Но может быть, мой вопрос кажется вам нескромным?

– Нет, мадемуазель, совсем наоборот, и, если вы настаиваете, я буду вполне откровенен. Он пришелся по вкусу мадам Ламбертини. Она провела с ним ночь и, чтобы выразить свое удовольствие, наградила его шутливым прозвищем графа Шесть-Раз. Вот и вся история, совсем мне не понравившаяся, ведь мой приятель отнюдь не распутник.

Читатель будет удивлен, и, разумеется, справедливо, что я осмелился вести подобную беседу с юной особой, едва вышедшей из монастыря. Но в моем представлении было совершенно невозможно встретить у какой-то Ламбертини порядочную девицу. Я не сводил глаз с моей очаровательной собеседницы и увидел, как ее прелестное лицо залил румянец стыда. Но и сей признак показался мне все-таки двусмысленным.

Вообразите себе мое изумление, когда минуты через две она спросила:

– Но, сударь, в чем связь имени Шесть-Раз с тем, что он провел у мадам ночь?

– Мадемуазель, все очень просто: мой друг за одну ночь исполнил долг, для которого мужу и жене часто нужно шесть недель.

– И вы считаете меня настолько глупой, чтобы передавать ваш разговор тетушке?

– Но я, к сожалению, не рискнул рассказать вам все.

– Что же еще?

– Я не осмеливаюсь.

– Но вы уже столько наговорили мне, что, по-моему, ваша щепетильность излишня.

– Ну хорошо. Сегодня, сразу же после обеда, в моем присутствии он ее…

– Если вам это не понравилось, очевидно, вы просто завидуете.

– Нет, дело совсем в другом, но я не смею говорить.

– Вы просто смеетесь надо мной своими «я не смею».

– Сохрани Господь, мадемуазель! Ладно, я скажу вам и это. Мадам Ламбертини заставила меня собственными глазами убедиться, что мой друг по крайней мере на два дюйма больше, чем я.

– Ну, в этом смысле вас обманули. На самом деле он ниже.

– Речь идет не о росте, мадемуазель, а совсем о другом, что вы можете представить сами и в чем мой друг просто чудовищен.

– Чудовищен? Ну а вам-то что за дело? По-моему, лучше не быть чудовищным.

– Безусловно, вы правы. Но именно в этом отношении некоторые женщины не похожи на вас и обожают чудовищность.

– Или они не в своем уме, или же я не совсем ясно понимаю, о каком предмете идет речь. По-моему, очень странно, что вас тревожит подобное обстоятельство.

– Посмотрев на меня, вы бы изменили мнение.

– Когда я увидела вас, и в мыслях не имела ничего подобного. К тому же на вид вы прекрасно сложены.

– Нельзя оставлять вас больше в неведении. Вот, смотрите и судите сами.

– Оказывается, вы сами просто чудовище. Не пугайте меня.

Краска залила все ее тело, она поднялась и перешла к креслу своей тетушки. Я не пошевелился, не сомневаясь, что она скоро возвратится. В моем представлении она не была ни дурочкой, ни тем более невинной, а, вероятнее всего, просто притворялась. Я чувствовал удовлетворение, что так ловко воспользовался случаем и наказал ее за попытку одурачить меня. А так как она была очаровательна, я постарался, чтобы наказание не явилось для нее неприятностью. Относительно ума можно было не сомневаться – она продолжала беседу до самого конца, и все мои слова и действия явились лишь следствием ее настойчивых вопросов.

Минут через пять толстая тетушка, проиграв брелан, сказала племяннице с неудовольствием:

– Иди, дурочка, я из-за тебя проигрываю. Да и невежливо оставлять этого господина, который столь любезен, что разговаривает с тобой.

Племянница ничего не ответила и, улыбаясь, подошла ко мне:

– Если бы моя тетушка узнала, что вы сделали, она не упрекала бы меня в невежливости.

С этими словами она взяла несколько поленьев, чтобы положить в камин, и, нагнувшись, приняла идеально удобную позу. Здесь я осмелился нескромной рукой приблизиться к самому святилищу и нашел вход столь плотно закрытым, что для проникновения его пришлось бы взламывать. Красавица моя возмущенно выпрямилась и, вернувшись на место, с чувством сказала, что она благородная девица и надеялась на должное с моей стороны уважение. Прикинувшись смущенным, я рассыпался в извинениях, и скоро на ее прелестное лицо снова возвратилось столь красящее его спокойствие. Но, несмотря на раскаяние, добавил я, не могу не испытывать живейшего удовлетворения, убедившись, что не осчастливила она еще никого из смертных.