Кино для чайников - Алексей Андреевич Гравицкий

конечно, никто не стрелял – мы ж не звери. Пиротехники сделали закладки на бочке, дрессировщики завели медведя на бочку, а тот в самом деле заинтересовался водой в бочке настолько, что забыл обо всем остальном. Дальше дело техники: «Камера! Мотор!» Герой выскакивает из дома, вскидывает незаряженное ружье, стреляет вхолостую, пиротехники взрывают закладки, из дырявой бочки льется вода, а несчастный медведь пугается, причем по-настоящему. Надо было видеть, как он отшатывается от бочки, потеряв всякую связь с реальностью, как покачивается, обиженный, на задних лапах, как у него капает с моськи, как он падает уже на четыре лапы и бросается наутек.

Слава богу, все случилось с одного дубля. Не ушел фокус, не заели пиротехнические закладки и никто не сбойнул. Потому что когда у поймавших медведя дрессировщиков спросили: «Ну как?» – они бодро сказали: «Все хорошо, только медведь больше на бочку не полезет. Никогда. Ни на эту, ни на какую другую». Но, к счастью, кадр случился, и загонять медведя на бочку еще раз никому и не требовалось.

Так худо-бедно группа дожила до обеда. Обед, как и весь караван, то есть актерские фургончики, грим, костюм, уборная и прочие радости, обеспечивающие работу площадки, находился от самой площадки метров за пятьсот, так как реалии коттеджного поселка не позволяли пригнать все это добро на дальний его край. У мохнатого актера Тома было два дрессировщика. Один – молодой здоровый, крепкий мужик, второй – возрастной, хромающий и ходящий с палочкой.

В связи с обеденным перерывом медведя привязали к дереву, возрастной дрессировщик отпустил молодого напарника поесть, а сам остался с мишкой – на всякий случай. И всякий случай не заставил себя ждать. Медведь посидел-посидел, да и отвязался. Запах сосен и серебрящейся за ними речки вскружил мишке голову, и он пошел гулять. Задремавший дрессировщик заметил неладное, подскочил и похромал за медведем, зазывая Тома по имени и поминая между делом по матери. Тому было по фигу – косолапый шел к реке под дружных хохот тех участников съемочной группы, что еще не успели уйти обедать.

Напомню, что дело происходило под Москвой, на Дмитровском шоссе, на территории дорогого коттеджного поселка. Том шел к реке, на реке был пирс, а на пирсе гуляла с двумя маленькими детьми местная жительница. И можете представить себе лицо несчастной женщины, когда она, гуляя с детьми на территории дорогого коттеджного поселка на Дмитровском шоссе, увидела выходящего из леса медведя?

Вслед за медведем хромал дрессировщик. Он запыхался и уже не пытался звать медведя, что, как показала практика, было все равно бесполезно, потому шел за ним молча. Что он дрессировщик, на нем написано не было, так что женщина увидела только какого-то мужика. «Какой-то мужик» тоже увидел женщину с детьми, понял, что дальше так не пойдет, уронил палку и навалился на медведя, пытаясь его остановить. Медведь закономерно решил, что с ним играют, и тоже собрался поиграть – он развернулся к дрессировщику и повалил его на землю.

В глазах несчастной мамочки картина приобрела новые неповторимые краски: к ней, гуляющей с детьми на территории закрытого дорогого коттеджного поселка под Москвой, из леса вышел медведь. За медведем хромал мужик. А затем медведь повалил мужика и начал его жрать.

Медведя повязали, прибежавший директор площадки отогнал всех со словами: «Только не лезьте, я сам все разрулю». С женщиной он говорил минут двадцать. Когда разговор закончился, женщина усадила детей в машину и уехала, директор площадки был доволен. Он все порешал. Впрочем, радость была недолгой – не прошло и получаса, как во внутреннем чатике жителей коттеджного поселка появилось гневное воззвание. В переводе на русский оно звучало примерно как сочинение про родную милицию, написанное Вовочкой из анекдота: «Тра-ля-ля – кино! Тра-ля-ля-ля – киношники! Тра-ля-ля-ля – медведь! А этот их главный еще и издевается – предложил моим детям с этим гребаным медведем сфотографироваться». Под всем этим стоял вердикт: «Больше никогда!» – и гражданское общество одержало победу, в том смысле, что местные изгнали киношников со своей территории и не дали им больше снимать ни единого загодя оплаченного дня. Не сработали никакие уговоры, просьбы и увещевания.

По киношникам это нанесло двойной удар. Ведь если меняется локация, все уже снятые сцены нужно переснимать, а это серьезные финансовые потери. Но беда была даже не в них, а в медведе, который больше не полезет на бочку. Никогда и ни на какую. И что делать? Осталось только очень быстро, буквально за неделю, найти другой дом, который был бы похож на уже снятый. Похож настолько, что зрители не заметили бы подвоха. И ведь нашли.

А с Томом, в отличие от разгневанной тетки, я подружился. Мы фотографировались с ним в обнимку, он ласково лизал меня в щеку мягким языком, потом играючи прикусывал мне руку в районе предплечья, причем так, что предплечье полностью оказывалось в его пасти. Дрессировщик смотрел на это странно, потом подошел и сказал: «Отчаянный ты мужик, я бы незнакомому медведю руку в пасть не сунул».

Но мы же уже были знакомы.

Говорит режиссер

В актерской профессии очень важно многое уметь – драться на шпагах, водить машину, ездить на лошади… Как оказалось, бывает важно уметь махать дубиной.

Все тот же фильм «Золото». Мы снимаем небольшую сцену, в которой разбойники перехватывают карету, везущую золото в город. Мизансцена следующая: притаившийся за деревом разбойник огревает большой дубиной сидящего на козлах кучера и сбивает того наземь.

Кучера, разумеется, играет каскадер, под костюмом одетый во всевозможные «защиты». Разбойника – молодой статный екатеринбургский актер. Казалось бы, какие могут быть сложности? Актер махнет, каскадер упадет, мы снимем и поедем на следующую точку. У меня на тот день стоит еще одна сложная сцена.

Мотор! Камера! Начали!

Карета подъезжает, актер выскакивает из-за дерева и нежно касается дубиной каскадера. Тот артистично раскидывает руки и навзничь падает вниз. Катастрофа. «Омский ТЮЗ», – как говорит один мой знакомый.

Я подбегаю к актеру и объясняю, что бить нужно сильнее – мне видно, что он лишь имитирует удар. Дубль.

Мотор! Камера! Начали! То же самое.

И так семнадцать дублей подряд. Я очень редко кричу на площадке, а уж на актеров – и подавно. Но тут я сорвался.

– Да ударь же ты его как следует, слабосильный! Ничего играть не нужно! Просто ударь! Один раз! И мы все уедем отсюда!

От испуга актер начинает кричать на меня в ответ:

– Как вы не понимаете! Это человек!