«Языком Истины свободной…» - Арам Айкович Асоян

матери абиссинского происхождения. <…> Необыкновенно сильная африканская кровь эта, примешанная к русской крови, сказалась как в импульсивно страстном темпераменте Пушкина, так и во внешности его – тонком вытянутом носе с сильным рельефом ноздрей, в крупных зубах, в сверкающем оскале белых зубов, в удлиненной форме глаз, в смуглости кожи и в редкой красоты небольших руках с длинными, тонкими пальцами»[581].

Между тем в статье «Опровержение на критики» (1830) Пушкин писал: «В… газете объявили, что я собою весьма неблагообразен и что портреты мои слишком льстивы. На эту личность я не отвечал, хотя меня она глубоко тронула» (XI, 162). Два года назад, в лицейскую годовщину 1828 г., поэт припомнил свое мальчишеское прозвище: «Пушкин – француз (смесь обезьяны с тигром)». Выражение это ходячее, встречается оно и у Вольтера, означает некрасивого, темпераментного человека[582].

Но Цявловская видит Пушкина иначе, и с ней нельзя не согласиться. «Собственный профиль, – отмечает она, – удавался Пушкину в совершенстве. Он передавал его уверенно, остро, чуть шаржируя иногда. Линия профиля, своеобразный рельеф редкостной красоты лба подтверждается таким объективным свидетельством о внешности его, как посмертная маска»[583].

Автопортреты разные, но различаются не только внешними приметами, сколько внутренним строем, душевными состояниями. Публикуя одесский автопортрет Пушкина, который поэт оставил на полях строф второй главы «Евгения Онегина», Н. О. Лернер пишет: «Вот каков он был, тогдашний Пушкин, одесский Пушкин, наш Пушкин! Романтическая восторженность видна в этом благородном, задумчивом профиле, весь он дышит «гордой юностью». Взгляните на это вдохновенное лицо, и вы уже никогда не забудете его, вы будете видеть его перед собою всякий раз, когда придут вам на память чудные онегинские строфы, в которых он прославил и молодости нашего города, и свою собственную молодость»[584].

Один из «тридцатилетних» автопортретов был оставлен Пушкиным в альбоме Е. Н. Ушаковой, у которой оба девических альбома были исписаны и исчерчены рукой поэта. По словам П. И. Бартенева, она «была в полном смысле красавица – блондинка с пепельными волосами, темно-голубыми глазами, роста среднего, косы нависли до колен, выражение лица очень умное»[585]. Пушкина связывала с Ушаковой «тесная, горячая дружба, и наконец после продолжительной переписки Екатерина Ушакова соглашается выйти за него замуж»[586].

Эти свидетельства археографа как будто вовлечены в описание автопортрета Пушкина в «Ушаковском альбоме», принадлежащее перу Т. Г. Цявловской: автопортрет, пишет она, «…изящен, гармоничен и совершенен в своей художественной законченности. Лицо здесь спокойное. Это не подсмотренный за собой внутренний портрет, какие Пушкин делал наедине с собой, в своих рабочих тетрадях. Нет, это просто изображение своей внешности, артистически исполненный портрет для друзей»[587].

Наконец, последний автопортрет Пушкина помечен февралем 1836 года. Его красноречиво комментирует Цявловская: «Все враждебные поэту силы объединились, чтобы отравить ему жизнь. Критика высказывалась о нем пренебрежительно <…> тогда как в бумагах его лежало лучшее его произведение – «Медный всадник». Поэму не пропускала личная цензура Николая I.

Желанию Пушкина выехать в деревню <…> противодействует царь. Да и жена отказывается. Душевный мир нарушен. В эти самые февральские дни жена его решительно отвергла домогательства Дантеса, но не скрыла от него своего чувства к нему. Пушкин, человек чуткости сверхчувственной, не мог не видеть, что она стала ему чужой»[588].

Все эти особенности тягостной напряженности и внутренней конфликтности отпечатались на усталом, поникшем лице поэта. Невольно вспомнишь слова «Человеческое лицо – высшее выражение видимого порядка» (Эрнест Хелло), а за ними тянется еще одна философема: «Время побеждают отречением». Как точно сказал Блок: «Пушкина убила не пуля Дантеса, а отсутствие воздуха».

Искусствовед Русского музея Е. Петрова классифицировала автопортреты Пушкина по жанровым особенностям:

1. Автопортрет, выполняющий роль «подписи»;

2. Автопортрет-диалог с самим собой;

3. Автопортрет-«эмоция»[589].

Вероятно, к последнему следует отнести и рисунок Пушкина в «Ушаковском альбоме». «Психофизиологическая структура эмоционального переживания у Пушкина, – заключает исследователь, – становится непосредственно воплощенной в формах художественных, порождая эти формы. Это, возможно, и составляет одну из разгадок тайны чудесной легкости, спонтанности формы у Пушкина»[590].

Примечания

1

Пумпянский Л. В. К истории русского классицизма (1923–1924) // Пумпянский Л. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 30.

2

Там же.

3

Novalis Schiften. Kritische Neueausgabe auf des handschriftlischen Nachlasses von Ernst Heilborn: In 2 Bd. B., 1901. (Цит. по: Беньямин В. Теория искусства ранних романтиков и Гёте // Логос. 1993. № 4. С. 156.)

4

Бахтин М. М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 334.

5

Раскольников Ф. Место античности в творчестве Пушкина // Русская литература. 1999. № 4. С. 3–25.

6

Тахо-Годи А. А. Эстетическо-жизненный смысл античной символики Пушкина // Писатель и жизнь. М., 1968. Вып. 5. С. 104.

7

Раскольников Ф. Место античности в творчестве Пушкина. С. 7.

8

Там же. С. 10.

9

Там же. С. 11.

10

Там же. С. 15.

11

Там же. С. 18.

12

Там же. С. 20.

13

Васильева Т. Путь к Платону. Любовь к мудрости или мудрость любви. М., 1999. С. 191.

14

Анненский И. История античной драмы. СПб., 2003. С. 30.

15

Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992. Т. 3. С. 390.

16

Чумаков Ю. Н. Из наблюдений над поэтикой «Евгения Онегина» // Стихотворная поэтика Пушкина. СПб., 1999. С. 186.

17

Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 391.

18

Сумм Л. Одиссей многообразный // Новый мир. 2002. № 3. С. 155.

19

Ц,ит. по: Михайлов А. В. Из лекций. 23 ноября 1993 г. // Михайлов А. В. Обратный перевод. М., 2000. С. 713.

20

О полноте