Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 1 - Альманах Российский колокол

это было нелогично, опасно для них и бессмысленно. Вот пойми этих русских: одни из них угоняют самолеты, предают своих агентов и бегут в США. Хотя если взять судьбу летчика Беленко или танкиста Резуна, их особо никто не преследовал, и жили они довольно хорошо при советской власти, а в определенный момент раз – и стали предателями. А старшего лейтенанта Шевченко довольно лихо обрабатывали политурки всех мастей. И если разобраться, ничего хорошего он от этой советской власти не видел, а тут вдруг стал опаснее всех замполитов вместе взятых и наотрез отказался сдаваться, не захотел стать предателем и убедил в этом своих товарищей – других советских военнопленных. Он долго задавал себе этот вопрос и не находил ответа.

Все это майор Николсон думал про себя, зная, что через час наступит развязка. Он решил задать старшему лейтенанту Шевченко один важный вопрос, чтобы понять, что же им движет, по какому закону он живет. Майор Николсон вышел в эфир и спросил у старшего лейтенанта Шевченко:

– Алексей, я подумал и решил тебя спросить, а по какому закону жизни ты сейчас живешь?

– По закону гарема, – ответил ему старший лейтенант Шевченко.

– Это как? – удивленно спросил майор Николсон.

И в эфире повисла вопросительная тишина.

– Да очень просто. Ведь в гареме оно как: знаешь, что трахнут, но не знаешь когда, и я знаю, что меня замочат, но не знаю когда. Прием, – ответил по рации старший лейтенант Шевченко.

«Да, в чем, в чем, а в чувстве юмора у Шевченко недостатка нет, ведь жизнь его висит на волоске, а он, презирая смерть, смеется и веселится, а может, это все напускное, ведь жизнь в двадцать пять лет только начинается. Он даже не женат, у него нет не только внуков, но даже и детей. Таких, как он, победить нельзя, даже временные поражения они могут превратить в грандиозные победы», – думал про себя майор Николсон.

А время шло неумолимо, и последние минуты жизни, которые судьба отвела советским и афганским военнопленным, истекали. Ровно через час старший лейтенант Шевченко вышел в эфир:

– Ник Николсон, мы решили сдаваться, но первыми пусть идут афганские пленные, и если все будет так, как ты сказал, и моджахеды их не тронут, а пакистанские военные обеспечат им защиту, то пойдем и мы.

Майор Николсон немного подумал и сказал:

– Хорошо, будь по-вашему, но только без фокусов. А с другой стороны, какие тут фокусы – расстрел на месте. Прием.

«Наконец-то в них заговорил здравый смысл, и не все еще потеряно. Это будет трудная победа, но все равно победа», – подумал про себя Ник Николсон.

Пакистанские военные встали в две шеренги у своей 155-миллиметровой пушки и на всякий случай надели противогазы. Шевченко понял, что все – это конец, жить ему осталось, может, всего часа два или три, не больше. При любом раскладе последняя надежда уплывала, как талый снег ручьями. Он решил попытаться спасти хотя бы афганских офицеров и солдат.

– Вы идите и как можно дальше отходите в глубь лагеря, а я и мои русские друзья взорвем склад с пластитом, там его двадцать четыре тонны, мало не покажется. А вы после взрыва попытайтесь скрыться, может, повезет, – сказал им старший лейтенант Шевченко.

Афганские военнопленные стали потихоньку выходить из арсенальных ворот, неся с собой тяжелораненых товарищей на носилках, а легкораненым просто помогали идти другие афганские пленные. Пакистанские военные сделали коридор, по которому афганские пленные шли в лагерь, а за их спинами в яростной злобе орали моджахеды, угрожая смертельной расправой. Пакистанские военные не давали моджахедам бить пленных. Раббани смотрел на эту картину и ждал, когда выйдут советские военнопленные, их судьба была им давно решена. Только смерть всем пленным советским солдатам и офицерам. Причем казнь будет самая жестокая, и ему плевать, что скажут американцы и пакистанцы, это его пленные и его война, и он вправе их убить за содеянное ими.

Шевченко быстро прокрутил динамомашину, к которой были присоединены провода с детонаторами, воткнутыми в ящики с пластитом, и поставил палец на резиновую крышку кнопки. Он в последний раз посмотрел на своих товарищей: тех, кто не был ранен или убит, было трое, шестеро раненых лежали в бинтах, а троих убитых ребята оставили во дворе вместе с убитыми афганскими пленными, похоронить их не успели. Раненые уже не стонали, они просто ждали развязки. Вдруг старший лейтенант Шевченко сказал своим товарищам:

– А не спеть ли нам песню?

И, не дожидаясь ответа, вдруг затянул высоким голосом:

Броня крепка, и танки наши быстры,

И наши люди мужеством полны.

В строю стоят советские танкисты,

Великой нашей Родины сыны.

Все остальные дружно подхватили эту песню, раненые пели из последних сил, не пел только водитель Николай Иванович Шевченко. Он понял, что никогда уже не увидит свою семью, детей и родной Киев. Он просто молился Богу, прося прощения за грехи и покаяния.

Гремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда суровый час войны настанет

И нас в атаку Родина пошлет.

Но их песню вдруг прервал чей-то незнакомый голос из мегафона:

– Русские, хватит петь, выходите и сдавайтесь.

«Что-то очень странно, трудно понять этих русских. Поют перед смертью. На расстреле афганцев пели, пусть и сейчас попоют», – подумал про себя Раббани.

В эфир вдруг вышел майор Николсон:

– Алексей, не дури, сдавайтесь, и я гарантирую вам жизнь. Все еще можно исправить, – сказал он.

– Да что тебе сказать напоследок? Все вроде ты просчитал и вычислил, все по Фрейду и инструкциям ЦРУ, но главное ты не понял, что не работает это все с нами и не хотим мы быть предателями Родины. Ничего у нас не осталось, кроме выбора. И мы его сделали, и никто из нас не дрогнул.

– Ну вы же сейчас все погибнете. Прием, – сказал ему майор Николсон.

– Да, мы погибнем, но спасем тысячи советских солдат и офицеров, десятки тысяч мирных афганцев. Конечно, мы молоды и хотим жить как никогда, но долг перед Родиной для нас оказался важнее наших жизней. Прием, – ответил ему старший лейтенант Шевченко.

– Но ведь для Родины вы предатели и изменники. Прием, – ответил ему майор Николсон.

– Да не важно, кто кого кем считает, важно то, кто мы на самом деле. Прощай. Прием, – сказал старший лейтенант Шевченко.

Старший лейтенант Шевченко посмотрел в небо через окно в